Название: Бессмертные
Автор: Aleteya_
Фандом: Звёздный путь (ТОС)
Категория: дружба, стихи
Размер: мини
Рейтинг: G
Персонажи: Джеймс Т. Кирк, Спок - и вообще все капитаны ЗФ
Описание: Капитаны уходят - к звёздам...
Примечание: Посвящается Катть и kate1521 - за лучшие русскоязычные фики по Треку, которые мне приходилось читать))
Дисклеймер: Ни на чьи права не претендую.

Сквозь небесные океаны,
Где последний лежит предел
Проложили путь капитаны
Галактических каравелл.

Умирать на земле непросто
Тем, кто жить привык над Землёй.
Капитаны уходят - к звёздам
В свой последний лихой полёт.

Капитаны уходят в небо,
Не пятная в пыли знамён,
Оставляя нам быль и небыль
Легендарных своих имён.

Юмор, логика и отвага
(И, конечно же, здравый смысл)
Не сдавали в бою ни шага
Ледяной космической тьмы.

Заключали навек союзы -
И неважно - катры, души -
Зная точно, что эти узы
Даже смерти не сокрушить

Рука об руку - через время
На бескрайнем звёздном пути.
Долг и честь - непростое бремя,
Только сильным его нести.

И шагали бесстрашно - к цели,
На опасные рубежи,
Друг за друга платили цену -
Пост, карьеру, коль надо - жизнь.

И такие высоты брали,
Что иным вовек не пройти.
Только дружбе не изменяли -
Высочайшей из директив.

И земле удержать непросто
Тех, кто дом обрёл над Землёй.
Капитаны уходят - к звёздам,
Начиная новый полёт.

Рука об руку - к новым встречам
Сквозь небесные рубежи
Капитаны уходят в вечность,
Капитаны уходят - в жизнь.

...Сквозь небесные океаны,
Где последний лежит предел,
В звёздный путь идут капитаны
Галактических каравелл.

@темы: Звездный путь, стихи, Моя писанина

---

И еще одно по Шерлоку)

Название: Дорога, одна на двоих
Автор: Aleteya_
Фандом:Шерлок (BBC)
Категория: дружба, драма, Hurt/comfort, стихи
Размер: мини
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Джон Хэмиш Ватсон, Шерлок Холмс
Описание: ...В мире любом мы найдем свою Бейкер-Стрит В мире любом будем рядом – к плечу плечо.
Дисклеймер: ...ну мы все помним, что сказал по этому поводу автор канона Х))

Все это было и будет еще не раз,
У нашей истории нет начала и нет конца.
Родившись когда-то в сплетении книжных фраз,
Мы стали живыми, давно обретя сердца.

В сотнях историй пройдя через сотни битв
Вечно с судьбой играем в «холодно-горячо».
В мире любом мы найдем свою Бейкер-Стрит,
В мире любом будем рядом – к плечу плечо.

Вместе с тобой поднимусь я на эшафот,
Вместе с тобой приму последний удар,
Если гроза – закрывая, шагну вперед,
Хоть ты и будешь против – как и всегда.

Ты остановишь меня у края, не дав упасть,
Я отведу любой занесенный меч.
Нам безразличны игры в славу и власть,
С нами давно на «ты» картежница-смерть.

Руки сцепив, рассмеемся мы ей в лицо –
Это совсем не страшно, если вдвоем.
Что эта смерть такое, в конце концов!
Тысячи раз умирая – мы никогда не умрем.

Просто еще один раз повернется на новый круг
Наша с тобой дорога, одна на двоих.
Вечный герой и его единственный друг –
Вместе, лишь только маски свои сменив.

Снова ты будешь ворчать и заваривать крепкий чай
Я буду маяться скукой, язвить, проклинать глупцов.
Снова безумцем меня назовут – пускай.
Но – никогда! – предателем и подлецом.

Если случится так, что опять утону
В мутном котле водопада людской молвы,
То, как и прежде, из бездны любой вернусь –
Ты, как и прежде, дождешься меня живым.

И ту же ошибку допустит наш вечный враг:
Да, мы совсем не ангелы, хоть и на их стороне
И ты – моя болевая точка, все верно, так.
Но ты же – та точка, где я всего сильней.

@темы: стихи, Моя писанина, Шерлок, дружба

---

Ну и конечно, я не могла пройти мимо Этого Фандома!))

Название: Половина души
Автор: Aleteya_
Фандом:Шерлок (BBC)
Категория: дружба, ангст, Hurt/comfort, стихи
Размер: мини
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Джон Хэмиш Ватсон, Шерлок Холмс
Описание: "Друг - это одна душа, живущая в двух телах" (Аристотель).
Дисклеймер: ...ну мы все помним, что сказал по этому поводу автор канона Х))

Буквы на черном мраморе –
Окаменелая фальшь.
(Он – вирус в твоей программе
Или… системный файл?)

Волосы – снежная проседь
(И снег стал слишком густым).
Он ни о чем не просит
(Только – чтоб был живым).

Мысли. Осколки. Фрагменты.
Крыша. Звонок. Телефон.
Горечь. Вина. (Сантименты –
Это заразно, Джон).

Мокро в глазах (от ветра),
Будь проклята эта игра!
«Неравнодушие – это…»
(Брат, ты был прав – и не прав).

«Друзей берегут…» Я помню.
И сберегу – в ответ.
В сердце – иголкой – больно
(В том, которого… нет?)

Он стоил того, чтобы падать
И чтобы взлететь – потом.
Он – тот, кто всегда был рядом
(Где-то за правым плечом).

Ни лжи, ни хуле, ни потере
Таких, как он не сломать.
Он – тот, кто всегда будет верить
И тот, кто всегда будет ждать.

Он – намертво в память вшитые
Голос, улыбка, имя.
Твой друг – половина души твоей
(Лучшая половина).

@темы: стихи, Моя писанина, Шерлок, дружба

---

Неожиданно миди)

Название: Ты будешь всегда
Автор: Aleteya_
Фандом: Фрай Макс «Лабиринты Ехо; Хроники Ехо; Сновидения Ехо»
Категория: дружба, ангст, Hurt/comfort
Размер: миди
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Шурф|Макс, лис Шурфа
Описание: ...Имей в виду, если опять вздумаешь умереть: твоей смерти придется иметь дело со мной.
Дисклеймер: Герои Фрая по-прежнему принадлежат только себе)

Тень от лисьего хвоста прыгает туда-сюда, перемешивая по потолку блики ночника – и те голубыми огоньками разбегаются прочь, словно играя в салки.
Ненамного спокойнее ведет себя и сам хозяин хвоста. Лис нервничает, не может усидеть на месте, бегает по углам, цокая коготками, принюхивается и фыркает.
Лис не может понять.
Запахи – вроде бы те же и вроде бы чужие, вещи и предметы – похожие, но вроде бы незнакомые, хозяин – хорошо знакомый, но вроде бы другой, хотя все равно тот же…
Лис топорщит пушистые уши, лезет под знакомый-незнакомый локоть, тычется холодным носом в ладонь, щекочет усами.
А хозяин молчит. Рассеянно перебирает серебряную шерсть, и руки его по-прежнему пахнут старой бумагой, морем и деревом, и пальцы его все так же теплы, тверды и осторожны – а вот мыслей его не учуять, мысли его неощутимы, как бывает в те моменты, когда он очень уж задумается. И эти моменты очень и очень не нравятся чиффе. Он раздраженно фыркает, спрыгивает с колен и подбегает к тому, второму.
Вот его он вообще не может понять. Странный вид, странные мысли, странный запах – в нем нет угрозы, но… он не пахнет человеком! Лис топорщит шерсть, коротко тявкает, скалит зубы, чуть прижимая уши: враг? зверь? опасен? укусить?
«Нет, – рука хозяина ложится на загривок. – Друг. Защищать».
Лис складывает уши и еще раз обнюхивает спящего незнакомца. Он пахнет любопытством и опасностью, грозой и ветром, чудесами и сладостями, и чуть-чуть, самую малость – горькой солью, которая иногда выступает на щеках у людей. Лис помнит, что его кровь на вкус терпкая, как сок перебродивших осенних ягод, звонко-острая и колкая от магии.
«Я друг, я старший, я знаю, как надо…»
У этого незнакомца тоже теплые руки… И добрые. И даже после укуса они не стали злыми.
Друг. Защищать.
Лис зевает, сворачивается в клубок около растрепанной, пахнущей скошенной травой головы этого, который теперь друг – и засыпает.
Он почему-то так устал, будто не спал, по меньшей мере, лет двести.

***


Всё в кабинете Великого Магистра мирно спит.
Лис спит, мерно дыша, свернувшись в пышный светло-меховой клубок. Макс спит рядом – вопреки своим словам, на диване, а не под ним – свернувшись в почти такой же клубок, только чуть больший по размеру, из собственного лоохи и пары одеял. Одно из них – невообразимой оранжево-лилово-салатной окраски – вытащено неведомо откуда из Щели Между Мирами («Везет же мне на одеяла! Недавно, представляешь, выудил одно – с сердечками! С сердечками, Шурф! Ах да, я же забыл, ты не знаешь, при чем тут сердечки… Ну, я потом расскажу, это еще одна дурацкая дурь из моего Мира. Но веселая!»). Второе – строгого и приятного глазу темно-синего цвета – принесено самим Лонли-Локли из собственной спальни уже потом, позже, когда Макс во сне начал зябко ежиться и кутаться в свой душераздирающий колористический кошмар (в душевном здоровье прежних владельцев коего Шурф сомневается самым серьезным образом).
Оба они сопят, едва не уткнувшись друг в друга носами. Оба лохматые, бестолковые, любопытные… Свои.
Всё в кабинете Великого Магистра спит.
Кроме самого Великого Магистра.

Сам Великий Магистр сидит на подоконнике, несолидно свесив ногу и легкомысленно ею покачивая. Он дышит, привычно считая секунды, хотя в глубине души знает, что это больше не нужно – щекотная, непривычная легкость в груди почти кружит голову и пьянит, как ветер Темной Стороны. Нет больше нужды контролировать каждый вдох: воздух вливается – не в легкие даже, в сердце – как сверкающий поток, смеющийся и сладковато-чистый.
Шурф отстранённо думает, что, наверное, примерно такой же вкус должен быть у счастья. Наверное.
Для более точных выводов у него катастрофически не хватает личного опыта.
Пока что не хватает, напоминает он себе.
Теперь у него все в некотором смысле «пока что»…

Все не так. Звуки, запахи, удары пульса.
Шурф дышит мерно, как привык, но дыхание срывается то и дело, словно там, в груди, бьются беспокойные призрачные крылья. Шурф пытается анализировать свои ощущения, но они то и дело разрушают четкую работу логики иррациональными вспышками, похожими на беспричинный радостный хохот.
Шурф пытается осознать неосознаваемое.
Шурф пытается собрать себя из осколков.
Шурф пытается словами выразить то, что существует вне слов.
Шурф пытается совершить невозможное.
Он ведь привык к трудным задачам, так? И даже до некоторой степени… любит их?
Ведь так?..

…Ночь приближается к излому, и из открытого окна тянет свежестью и росой. Темное небо потихоньку начинает зеленеть, растворяя звезды, готовясь окраситься в оранжевый.
А в Мире Макса небо синее и рассветы малиновые, он рассказывал. Вот посмотреть бы – не во снах, вживую.
Теперь, наверное, посмотрит.
Нет, точно посмотрит.
Шурф внутренне усмехается: Макс определенно будет в восторге от этой идеи. Просто в полнейшем восторге.

***


…Как и всегда, Вершитель в этот раз появляется неожиданно – и ожидаемо – вламываясь в сознание, убаюканное волнами, как в пустой дом: шумит, шутит, теребит, требует, заставляет жить. Ну, на сей раз тон у него хотя бы не напряженно-тревожный (как вот уже несколько дней подряд), а заговорщический и многообещающий. Много, очень много обещающий, можно сказать.
Значит, опять что-то натворил, с почти веселой обреченностью думает Шурф, с сожалением выбираясь из успокоительной морской колыбели. Что-то грандиозное, возмутительно невозможное и невозможно безумное, и где только этот вечный мальчишка оставляет свою голову по утрам – ну, и ли что там у него вместо утра…
Выражение лица Макса, поджидающего его в кабинете, и впрямь не предвещает мирного времяпрепровождения. Оно светится торжествующей, озорной радостью талантливого сорванца, чья проделка с применением запредельно запрещенных степеней магии в очередной раз блестяще удалась.
И ведь все ему с рук сходит, думает Шурф, слушая, как Макс начинает нести на редкость бессмысленную ерунду – даже бессмысленнее, чем обычно, так что Великий Магистр подозревает, что магия на этот раз была какой-то уж чересчур запредельной и не прошла бесследно даже для восхитительно иррационального Максова ума. Он даже готовится всерьез обеспокоиться этой проблемой, когда…
– Представляешь, этот гад меня укусил!

…Макс картинно взмахивает рукой.

…

В первую стотысячную секунды Шурф не может осознать происходящее.
Во вторую – осознает, но не может поверить.
В третью – верит, но не может понять.
А на четвертой стотысячной секунды исчезают. Исчезает время, пространство, кажется, весь Мир.
Но до этого, кажется, никому нет никакого дела.
Потому что – некому.

Все, что Шурф Лонли-Локли привык считать собой, разлетается на миллиарды сверкающих, хохочущих осколков. Они осыпаются фейерверком невесомых искр, перекрывая мир, мысли и чувства – и на какой-то бесконечно долгий момент он перестает существовать.
И не остается больше ничего – кроме восхитительной легкости и пустоты там, где гнездилась привычная, ручная боль.
И не остается больше ничего – кроме ослепительно сверкающей тишины, звенящей так громко, что не слышно даже собственного дыхания – да и есть ли оно сейчас, нужно ли оно?..
И этот миг абсолютного, полного, блаженного не-бытия собой, опьяняющей свободы и восхитительной не-боли…
Один этот миг стоит всей жизни.

В те мгновения Шурф делает для себя открытие.
Оказывается, счастье бывает таким же потрясением, как и горе.
Оказывается, радость тоже может разбить вдребезги, а свобода – ошеломить.
Его словно бьет наотмашь – в грудь, – и там беззвучно рвется тугая лента, мешающая дышать столько дюжин лет, что ее уже и чувствовать перестал давно. Сердце замирает, словно выпущенное из капкана – а потом пускается в бег до звона в ушах и призрачных, зыбких кругов перед глазами.
Он чувствует себя сброшенным в бездну, парящим в ней – а бездна смеется, подмигивает зеленоглазо: эй, ты что? Ты же умеешь летать, помнишь?
Помнит ли он?..

Он всегда считал, что знает, что такое магия.
Позже, когда он познакомился с Максом, он узнал, что такое настоящая Магия. Общаясь с ним, как не узнать…
И он всегда знал, что Макс вообще-то может все. Вообще все. Теоретически.
Он никогда не удивлялся его способностям. Образу мышления и отношению к миру – да, а способностям – нет. По мнению Шурфа, это все равно, что удивляться тому, что солнце умеет светить. Оно не может не светить, ведь так?
Он ошибался.
Ничего он не знал на самом деле.
Ничего.
Потому что видеть солнце – одно, а дотронуться до него – совсем другое.
Потому что тогда солнце обрушивается на тебя, как огненная волна.
И смывает все, что ты прежде считал своей жизнью.

…Ровно через три секунды время и Мир возвращаются в свою колею, и Шурф приходит в себя от непереносимо отчетливого ощущения теплой, живой, меховой тяжести на коленях и холодного носа, настойчиво щекочущего усами ладонь.

…Теплый.
…Живой.
…Как??..

Шок, отстраненно констатирует он, понимая, что, кажется, даже что-то сейчас сказал, а Макс, судя по всему, что-то увлеченно ему отвечает. Он смотрит в бесшабашно-зеленые глаза, лихорадочно-возбужденные, явно уставшие, но горящие радостью и восторгом: все получилось!
И понимает, что не слышит ни единого слова.
Макс говорит и говорит, и голос его остается единственной нитью, за которую можно ухватиться в этой рассыпанной на осколки реальности, и Шурф неосознанно вцепляется в нее разумом – потому, что уцепиться за собственное «Я» не может.
Его просто нет.
Все, что было его стержнем, его смыслом, его личностью, его крепостью, его тюрьмой, его цепями – исчезло, будто его никогда и не было.
Впрочем, понимает Шурф – и содрогается от этого понимания – этого действительно теперь никогда не было.

…Потом он все-таки переспрашивает, и Макс, понимающе ухмыльнувшись, рассказывает все заново. Он говорит многословно и беззаботно, шутит, дурачится и балагурит, громоздит слова на слова и предложения на предложения, давая – Шурф осознает это – ему время придти в себя.
И он приходит, медленно, осторожно, ощупью собирая крупицы новой жизни, привыкая дышать в ином ритме, иначе воспринимать краски, звуки и запахи, слышать иные ноты в бесконечной симфонии бытия.
Осторожно пробует на вкус непривычное ощущение звонкой легкости там, где прежде была боль.
Это и есть… счастье?
Там, где в душу прежде врастали цепи, остается пустота, которая медленно заполняется блаженной сверкающей прохладой.
Это и есть… радость?
Рассыпанные осколки его-прежнего медленно собираются в звезды, созвездия и галактики, сплетаются в переливчатые, многоцветные нити новой – незнакомой и хорошо знакомой – Вселенной
Которая теперь и будет – он.

…А Макс, смотрит на него усталыми, смеющимися, довольными глазами, и говорит, говорит…
А потом до Шурфа доходит окончательный смысл рассказа, и на него ледяной волной обрушивается осознание, по тяжести равное ужасу.
Мост Времени.
Что этот мальчишка сделал?!
То же самое, что ты сам сделал бы для него, если бы вы поменялись местами, говорит ему бесстрастный рассудок. Сделал бы – или погиб, пытаясь сделать. Ни больше, ни меньше.
Все верно.
И ведь не рассердишься на него при подобном раскладе.
Сам ведь такой.

***


Оранжевая полоса на горизонте становится чуть ярче. Сад Иафаха заполняется птичьими голосами, шепотами листвы и ароматами Сотофиных цветов, которые, долетая до распахнутого окна кабинета Великого Магистра, сплетаются в такое многокрасочное великолепие ощущений, что голова идет кругом.
Впрочем, голове и так есть от чего пойти кругом, думает Шурф. Причин предостаточно.
И две самые главные из них сейчас спят на его собственном диване у него за спиной.

Великий Магистр закрывает глаза, позволяя маске бесстрастия ненадолго соскользнуть с лица. При Максе ее и так носить бесполезно, но старая привычка упорно берет свое.
Впрочем, ее время уже уходит. Если вообще не ушло.
Он чувствует это с каждым вдохом, с каждым ударом сердца, отпускающим фантомную – навсегда теперь фантомную! – боль и тяжесть, с которыми приноровился жить на протяжении бесконечных дюжин лет, и даже научился находить в подобном существовании логику, упорядоченность и некое удовлетворение.
Бессчетные годы его жизнь была подчинена долгу, а мысли – рассудку. В этом строгом порядке было спасение от безумия, от ужаса, от кошмара не-смерти, грозящем из-за окраин разума.
Стены этой темницы были прочнее камня, но они же были и крепостью. Цепи держали, не давая вздохнуть, но они же были опорой.
До тех пор, пока лихой ветер из иного мира не разнес в пух и прах и те, и другие.
И принес взамен – радость и смысл.

…А ведь когда-то ему не нужна была ни крепость, ни опора. Когда-то полет был для него столь же естествен, как для птицы, а отсутствие границ возможного – единственной данностью бытия.
Шурф думает, что сейчас, впервые за не вспомнить сколько времени он хочет просто жить.
Хочет… непривычное слово.
Кажется, он забыл, как это – чего-то хотеть. И как это – просто жить.
Макс тихо смеется во сне. Будто говорит: «Не дури, сэр Шурф, чего тут помнить-то? А хочешь, научу?»
«Хочу», – думает Лонли-Локли, зная, что озвучивать эту просьбу не станет никогда.
Они оба вообще не любители озвучивать очевидное – то, что и так могут прочитать поступках и молчании друг друга.
Впрочем, отрешенно думает Шурф, возможно, очевидное иногда все же следует озвучивать. Чтобы осознание его не входило в привычку.
Чтобы больше не случалось так, чтобы становилось почти-слишком поздно.
Как это уже было однажды с Максом.
Как это едва не произошло с ним самим. Если бы не…
Ох, Макс, Макс, ну почему ты всегда выбираешь самые опасные пути!

…Пройти по Мосту Времени – это все равно, что удержаться на паутине над пропастью.
Пройти по Мосту Времени – все равно, что полностью исчезнуть и снова возникнуть прежним.
Пройти по Мосту Времени – все равно, что отменить себя и потом придумать заново.
Отменить себя. Не-быть.
Самый страшный кошмар Вершителя.
Самый страшный кошмар Макса.
А свойство самых страшных Максовых кошмаров – Шурф давно понял это – то, что они сбываются.
Всегда.

Шурф пытается представить, о чем думала Сотофа, когда учила его друга таким безрассудствам. Хотя он, конечно же, знает, о чем.
О том, как любопытно в очередной раз понаблюдать за игрой Вершителя с судьбой, которой мешать не стоит – мальчик прекрасно справится и сам, вот только дойдет до нужной степени отчаяния. Ибо доведенный до отчаяния Вершитель – замечательный инструмент для совершения невозможного.
А эмоции… ну, переживет, у этих мальчишек вечно куча таких смешных страхов и проблем.
Вот только страхи могут быть и смешными, и придуманными, и нереальными. А боль, ими причиняемая, реальна всегда. Она всегда – здесь и сейчас. И следы от нее не сходят потом с души годами.
Как и следы, оставленные в душе отчаянием.
Не слишком ли дорого обходятся такие игры?
Шурф думает, что леди Сотофа, возможно, права. Хотя бы потому, что быть неправа она физически неспособна.
Но это – не его правда.
Больше уже не его.

В изначально привычном ему мире оплачивать победу чужими жизнями было вполне оправдано и вполне обычно. Предоставлять других – даже хорошо знакомых – их судьбе, когда ничего сделать не можешь. Пускать их в расход, разменивая, как монеты, сдавая, как мелкие карты в крупной игре. Особенно если на кону в этой игре стоит весь Мир.
Цель оправдывает средства, сказал однажды Макс.
Это было нормально для их Мира.
Это было нормально для Шурфа.
Было. Раньше.
Не теперь.
Нет.

«…буду драться, как лев. Имей это в виду, пожалуйста, если тебя кто-нибудь станет обижать».

Он рассмеялся тогда. Зря. Ведь прямо в ту же минуту понял, что зря.
Потому что слова Макса, какими бы смешными, наивными и бестолковыми они не казались, пустыми не бывают никогда. Потому что все, что он говорит, становится реальностью – рано или поздно, так или иначе.
Потому что – так или иначе – он делает все, что говорит.
Но кто же мог подумать, что этот мальчишка способен будет совершить – такое!
Подарить… нет, не жизнь, жизнь он уже дарил ему.
И даже не еще одну жизнь, в придачу к первой – это было тоже.
И даже не еще один Мир – он есть у них теперь, и не один даже.
А… что теперь?.. бессмертие?
Нет. Куда больше.
Он вернул ему то, что тот, давно исчезнувший мальчик Шурф Лонли-Локли, считал потерянным безвозвратно.
Самого себя.

Шурф понимает, что огромность совершенного для него на этот раз такова, что по негласным законам их Мира не может быть оплачена даже жизнью. Даже дюжиной жизней оплачена быть не может и не сможет никогда. Разве только бессмертием, отданным на добровольное рабство.

Шурф, закрыв глаза, усмехается – едва заметно, одними углами губ. Он представляет, что сейчас сказал бы ему Макс, если бы не спал седьмым сном. А потом догнал бы и еще сказал, так что мало бы обоим не показалось.
И был бы совершенно прав.
Потому что никакой ценой не оплатишь чуда. Его можно только просто – подарить.
И – просто принять в дар.
Шурф понимает это, понимает, может быть, даже лучше своего отважного и безрассудного друга.
И это рождает в нем непривычное… незнакомое.
Это рождает в нем… почти смирение.

Шурф думает, что, может быть, в этом и есть суть Вершителя.
Может быть, совершать невозможное можно только вот так – будучи на грани самого себя, только существуя на разрыв, только раскалываясь между отчаянием, надеждой и гневом. И кровь из разбитого в очередной раз сердца, как кровь Сердца Мира, дает начало настоящим чудесам.
Шурф думает, что, может быть, это правильно, что чудеса достаются такой высокой ценой.
Может быть.
По его мнению, разбитое сердце – это слишком большая цена для чудес.
– Не слишком, – сонно бормочет Макс у него за спиной. – Как по мне, в самый раз. Мне решать, в конце концов.
«Тебе, – думает Шурф. – И разбивать сердце в который раз – тоже тебе. И сходить с ума от отчаяния – тоже тебе. И умирать и воскресать за целый Мир – тоже тебе. А жить в этом Мире и радоваться – всем. И даже не думай убеждать меня в том, что это справедливо».
– И не думаю, – вздыхает тот, не разлепляя ресниц. – Я вообще сейчас не думаю. Я вообще сейчас сплю.
Лонли-Локли только качает головой, решив не удивляться тому факту, что Макс вот так отвечает на мысли – видимо, во сне позабыл, что не умеет их слышать.
В конце концов, он действительно это может, когда забывает играть в не-всемогущество.

***


...Шурф знает, что такие авантюры, как путешествие по Мосту Времени, даром не проходят никогда. Особенно если это впервые. Особенно для таких, как Макс, живущих нараспашку.
И поэтому, как только он обретает самообладание настолько, что к нему возвращается способность рассуждать, он удваивает бдительность, незаметно наблюдая за другом. Макс смеется, шутит, рассказывает, не замолкая ни на минуту, и все у него выходит интересно, легко и весело – а глаза, тревожные, темные, просят, умоляют, требуют – не спрашивать.
Шурф и не спрашивает.
Ему не нужны ответы, чтобы знать.
Он кивает и слушает, он остается спокойным, потому что спокойствие – это то, то нужно Максу сейчас больше всего. Он поддерживает беседу, привычно притворяется, что буквально понимает заковыристые шутки друга – это всегда почему-то приводит того в совершенно детский восторг. Он разливает по стаканам золотистый Осский Аш, осторожно опровергая не самую разумную идею смешать его с бомборокки (нет, иногда Макс все-таки думает не головой…) и не забывая незаметно набросить на себя заклинание трезвости. Он и вообще-то не сторонник утраты контроля, а сейчас ему стоит быть бдительным вдвойне.
Макс пьет жидкий золотой огонь залпом, как воду – и не пьянеет ни капли. Только глаза блестят чуть ярче, почти лихорадочно, а дыхание становится резче. Второй стакан, третий – напиток лишь чуть-чуть подрагивает в стекле в его руке.
Он спокоен, как взведенная до предела пружина, и Шурф знает: когда она сорвется – только вопрос времени. Очень близкого времени.

Но, как это часто бывает, когда дело касается его друга, он слегка ошибается со сроками.
На Макса накатывает только несколько часов спустя.


Это происходит внезапно.
Макс резко, коротко всхлипывает, давясь воздухом, его начинает бить мелкая дрожь, край стакана стучит о зубы, не давая сделать глоток – золотистая жидкость лишь выплескивается на пол и одежду, не попадая в рот. Его дыхание становится отрывистым и неглубоким – а взгляд, наоборот, опрокидывается куда-то внутрь и растворяется в сухой черной бездне расширившихся зрачков.
Макс непроизвольно стискивает руку – стекло отзывается сухим хрустом, идет сетью тонких, вспыхивающих в свете ночника трещин – и шипит от боли, с усилием вдыхая сквозь сжатые зубы. Яркие, ало-соленые нити мгновенно оплетают сведенные судорогой пальцы, собираются тяжелыми липкими каплями на запястьях, срываются вниз вперемешку с темно-золотыми струйками Аша.
Лонли-Локли реагирует молниеносно. Он стальной хваткой вцепляется в предплечье друга, аккуратно разжимает окровавленную ладонь – осколки, окрашенные прозрачно-красным, выскальзывают один за другим и со звоном осыпаются на пол. Другой рукой он хватает Макса за затылок и прижимает лбом к своему плечу, негромко говоря в самое ухо:
– Дыши.
Тот вздрагивает, рвется куда-то, пытается мотнуть головой, но Шурф лишь крепче сжимает пальцы, следя за тем, чтобы не перекрыть артерии. Потом отпускает Максову руку, кладет вторую ладонь ему на спину, между выступающих лопаток, чуть надавливает, контролируя легкие:
– Дыши, – ровно повторяет он. – Как я тебя учил. На счет шесть. Вдох…
Макс честно пытается вдохнуть, захлебывается, кашляет, вцепившись в голубой кант орденской мантии, пачкая ее красным. У него вырывается что-то среднее между стоном, рыданием и смехом – жуткий, пугающий звук, будто воздух металлической стружкой раздирает ему грудь.
– Я не… м…гу…
Стальная хватка держащих его рук становится крепче, ладонь сильнее прижимается к содрогающейся спине, туда, где под ребрами бьется неровными, загнанными толчками сердце, то проваливаясь куда-то на долгие секунды, то пускаясь вскачь.
– Можешь, – в спокойном тоне Лонли-Локли не проскальзывает ни единой смятенной ноты. – Слушай мой голос. Вдох… Один. Два.
– Я не…
– Дыши. Три… Медленнее. Четыре. Шесть. Выдох. Медленнее, Макс.
Он говорит неторопливо, бесстрастно. Ритм негромкого голоса успокаивает, незаметно, исподволь прогоняя напряжение.
– Очень хорошо. Теперь снова вдох… Два. Четыре.
Макс дышит – сначала часто, со всхлипами, потом все ровнее, тише – пока, наконец, на третьей дюжине вдохов не успокаивается окончательно. Он еще изредка срывается на хрипы и вдыхает на четыре вместо шести, но по сравнению с только что пролетевшей бурей это явно мелочи.
– Ну ты все-таки и чудовище, Шурф, – почти беззвучно шепчет он, вопреки своим словам крепче стискивая ладонь на плече друга, да еще, для верности, обнимая его второй. – Совершенно прекрасное в своей незаменимой невыносимости чудовище.
– Очевидно, – бесстрастно замечает оное чудовище, чуть сильнее сжимая руки. И крепко зажмуривается, пряча глаза.
– И что бы я без тебя делал, а?
– Примерно то же самое. Подвиги, глупости, чудеса и безрассудства – вперемешку и по дюжине в день. Все как обычно.
Макс, наконец, смеется. Он отлипает лбом от бело-голубой мантии и поднимает голову.
Лицо у него бледное, а глаза в рассеянном свете синеватых ночных огней похожи на черные провалы, гармонично обведенные черными же кругами. Ресницы запеклись острыми неровными стрелками, напоминая неколючие мохнатые иглы, украшающие стены его возлюбленной королевской резиденции.
– Что это было, а, Шурф?
– Паническая атака, – отвечает тот, все еще придерживая его за плечи. – Отдача от бесконтрольного и безрассудного использования слишком большого объема слишком древней и слишком опасной магии.
– Ого. С ума сойти, сколько всего «слишком» на одного меня, – Макс улыбается. – Ну, как ты там и сказал. Все как обычно.
Улыбка выходит малоубедительной, кривоватой и бледной, но это куда лучше, чем ничего. Однако Шурф на нее не отвечает, продолжая молчать. Глаза его смотрят пристально, встревоженно и остро, подмечая малейшие детали и явно оставаясь этими деталями недовольными. И это недовольство столь же явно не укрывается от его друга.
– Эй! – зовет он. – Ну и почему ты молчишь, а?
– А что бы ты хотел сейчас от меня услышать? – тихо спрашивает Великий Магистр. Во взгляде его и в голосе сейчас сквозит что-то сложнообъяснимое.
– Ну, – Макс пожимает плечами. – По логике вещей, сейчас ты должен бы прочитать мне нотацию о том, чем я думал, когда совался во все это, где была моя голова и как я вообще еще жив, хотя по идее уже давно не должен бы.
– Как я вижу, ты и сам себе прекрасно можешь ее прочитать, – Лонли-Локли вздыхает и качает головой – то ли укоризненно, то ли сокрушенно, не разберешь. – И потом, сердиться на тебя – занятие бесперспективное, а выяснять, о чем ты, как ты говоришь, думал, мне нет нужды…
– Потому что я у нас вообще не думаю, – подхватывает тот, пряча облегчение за улыбкой.
– Нет, – медленно говорит Шурф. – Потому что я знаю, о чем ты думал, когда совался во все это. Слишком хорошо знаю.
– Знаешь? – непонимающе моргает Макс. – Шурф, ты…
– …Сам бы думал так же на твоем месте. Ну и что ты так на меня смотришь, Макс?
Тот не отвечает, продолжая разглядывать друга так, словно видит его впервые. Сейчас, с прядями волос, выбившимися из-под тюрбана и в украшенной бурыми разводами мантии, Великий Магистр изрядно поубавил в своем величии, и сквозь его взгляд, как сквозь бреши в броне, серым туманом сочится усталость.
– Шурф, – тихо говорит Макс. – Шурф, ну я же не мог иначе. Я же обещал, что не сдам тебя, ты помнишь? – Его глаза смотрят беззащитно и непреклонно одновременно. – Я же ведь обещал!
– Да, – говорит Лонли-Локли, проглатывая твердый комок в горле.
Потом что-то внутри него беззвучно ломается, и он не выдерживает.

Он резко подается вперед, порывистым движением прижимает друга к себе, обхватывая худые плечи – крепко, до белизны в суставах, заставляя пальцы не дрожать.
Он говорит – «Пожалуйста, не делай так больше, хотя я же знаю, что ты все равно будешь».
Он говорит – «Пожалуйста, береги себя хоть немного, хотя я же понимаю, что ты все равно не послушаешь».
Он говорит – «Спасибо».
Он говорит – «Прости».

Макс вздрагивает, чуть медлит – и обхватывает его в ответ.
Он говорит – «Буду, ты же меня знаешь, я же ведь не могу иначе».
Он говорит – «Кто бы говорил, сам-то вон помирать собрался, совсем совесть потерял».
Он говорит – «Сам знаешь, что не за что».
Он говорит – «Прости».

Это то, что они никогда не будут обсуждать потом, даже между собой.
Это то, что они никогда не забудут, даже если будут не рядом.
Это мгновения полной уязвимости, возможные лишь рядом с тем, кто близок так, как только может быть близка вторая половина души, готовая ринуться за тебя в любое пекло, в любой кошмар небытия.
Мгновения, когда их Тени – там, на другой стороне Хумгата – смеясь, держатся за руки.

…– А голову я тебе все-таки когда-нибудь оторву, – немного погодя говорит Шурф в лохматую макушку. – Так и знай.
– Учту на будущее, – отвечает Макс.
По голосу слышно, что он улыбается.

***


Как бы то ни было, это был страшный, чудовищный риск.
Они напрямую не говорили об этом и никогда не станут – но Шурф знает об этом так же точно, как если бы лично побывал на этом грешном Мосту. Ужас не-бытия, еще больший ужас возвращения в себя…
Уникальный опыт, кто бы спорил, в ином случае он люто позавидовал бы другу – и столь же люто рассердился бы за то, что в очередной раз вляпался в такую за… запретную и опасную для рассудка сферу (нет, все-таки эти экспрессивные выражения, которыми щедро сыплет Макс, прискорбно заразительны).
Да, в ином случае он непременно бы пришел в ярость, думает Шурф, прекрасно зная себя.
Но только не сейчас.
Только не зная, ради чего Макс пошел туда, сквозь Время.
Ради – кого.
Как можно сердиться из-за того, что, если потребовалось бы, совершенно точно сделал бы сам?
И потому изрядная доля собственной ярости обрушивается на него самого.
Цена, уплаченная за его жизнь, все же слишком высока, думает он. Так высока, что ему никогда не вернуть ее. Так высока, что тяжести этого долга было бы не вынести даже ему.
Так высока, что он, скорее всего, отказался бы принять жизнь, оплаченную подобным образом.
Но это же Макс. Он никогда не спрашивает и никогда не требует ничего взамен. Или, наоборот, требует так много, что любая попытка выплачивания долгов теряет всякий смысл еще в зародыше.
Он просто врывается, как ветер, и сносит все тюремные стены и все оковы, а потом приглашает полетать вместе, забывая, что ты-то давно уже не предназначен для полетов.
И самое главное – ты тоже начинаешь об этом забывать. И становиться другим.
Таким, каким тебя когда-то увидел ветер.

***


…– Мост Времени, это… – Макс сидит на подоконнике (благо, они в кабинете Великого Магистра широкие) и задумчиво созерцает спящий в тумане сад, в очередной раз забыв, что, вообще-то, не очень хорошо видит в темноте. – Ну, это… как будто взять и перестать быть – и одновременно быть больше, чем обычно, в то время, как все остальные быть перестает. Отменить себя – а потом стать собой заново. Ну не знаю я, как объяснить! И вообще, мне нельзя сейчас об этом говорить, и не проси!
– Да я и не прошу, Макс.
– Просишь-просишь. А то я этого маньячного выражения глаз не знаю! Ты кому-нибудь другому очки втирай, великий и грозный, а мне бесполезно. Я тебя как самого себя знаю… хотя самого себя я знаю так себе. Ой, ну ладно, ты понял.
– Отлично понял.
– Я-то знаю, что поиск истины у тебя номер один в списке приоритетов, ты ради нее землю носом рыть будешь и до самого центра доберешься.
– Номер два, Макс.
– Что?
– В моем несуществующем списке приоритетов, о котором ты сейчас так вдохновенно рассуждал, поиск знаний стоит под номером два. Или даже два с половиной, учитывая мои непосредственные служебные обязанности.
– Э… Ладно. А номер первый тогда что?
– Номер первый?
Великий Магистр чуть склоняет голову. Лицо его остается бесстрастным, но взгляд… почти улыбается.
– Спи-ка ты уже, – говорит он. – У тебя сегодня столько подвигов было, что вон, глаза уже почти закрываются.
– Спать?? – Макс едва не подскакивает на своем подоконнике, и Шурф стремительно хватает его под локоть, потому что сидит он весьма шатко, балансируя каким-то совсем уж фантастическим образом, вероятно только за счет своего несгибаемого желания не упасть. – Нет, ну такого чудовища и садиста я в жизни еще не видел! Сначала заинтригует почем зря, а потом бессовестно отправляет спать. Бессердечный ты злодей, Шурф, вот что я тебе скажу!..
– Вне всякого сомнения, – почти-улыбается тот. – Как ты мне когда-то сказал? Два сапога…
– …и бессовестный к тому же!
– Замечательный пример для подражания постоянно у меня перед глазами.
– Зато сапоги я, заметь, все-таки на столе не держу!
– Согласен, – покаянно вздыхает Шурф. – Пристыжен. Признаю. Теперь ты мне это будешь до скончания времен вспоминать.
– Конечно! – восхищается Макс. – Когда бы я еще нашел повод уличить тебя в разгильдяйстве? Дурак буду, если упущу!
– И все-таки я не устаю поражаться тому, какие неожиданные факты моей биографии вызывают твое восхищение.
– А у меня вызывают восхищение вообще все без исключения факты твоей биографии. Такой вот у меня странный и причудливый вкус. Я же у нас тот еще на голову пришибленный, сам знаешь.
– Прекрасно знаю.
– Но ты все-таки мне зубы не заговаривай! Ты сам меня заинтриговал, так что теперь колись, будь добр. Что у тебя там со списком, Шурф? Я же не успокоюсь!
Тот вздыхает и некоторое время смотрит в темное окно. Его лицо привычно бесстрастно, но Макс мгновенно становится серьезным, чувствуя изменившийся оттенок его настроения.
Потом Шурф начинает говорить – негромко, медленно и почти неохотно, словно проталкивая слова усилием воли и тщательно выверяя каждое.
– Помнишь, недавно ты сказал мне: «Соглашайся быть козырным тузом в моей колоде. Я тебя не сдам». Помнишь?
– Еще бы, – фыркает Макс. – Честно говоря, до сих пор не понимаю, как ты меня тогда не пришиб.
– Сам удивляюсь, – замечает Шурф, и голос его звучит как-то особенно мягко – даже для него нынешнего, а зрачки мерцают в сумерках, как два светлячка. – Ну так вот. Те же самые слова я могу повторить и тебе. Применительно ко всем без исключения ситуациям твоей жизни. Слово в слово.
Макс пристально смотрит на него в ответ. Потом порывается что-то сказать, но поперхивается собственными словами и молчит.
А потом просто – улыбается.
Глаза его сейчас синие, как море его родного Мира.

***


Оранжевый свет горизонта становится золотым, ярким – утро готовится вступить в свои права. Шурф осторожно задергивает занавеси на окне, чтобы заря не разбудила спящих, потом подходит к дивану и бесшумно опускается на колени. Берет пострадавшую Максову ладонь, призывая целительскую магию, а то ведь этот гениальный всемогущий остолоп сам просто позабудет об этом, в очередной раз погнавшись за подвигами и тайнами.
След укуса с пальца исчезает почти мгновенно, а вот тонкие полузапекшиеся нити порезов сходят медленно, неохотно. Шурф неодобрительно качает головой, вздыхает…

– Ох. – На лице Макса явственно написана растерянность. – Я тебе всю мантию кровью изгваздал…
– Легко решаемая проблема, – отмахивается Шурф.
– В отличие от меня, ты хочешь сказать?
– Ты – не проблема, – вздыхает Лонли-Локли. – Ты – катастрофа.

…Да, Макс, ты катастрофа, блистательная, неудержимая, единственная в своем роде катастрофа, безвозвратно меняющая Мир. И ты даже не знаешь, насколько ты его меняешь…

Шурф Лонли-Локли мог бы сказать своему другу, что их мир на самом деле не был волшебной сказкой. Никогда не был. Он был столь же тяжким и серым, как и тот, который Макс по привычке именует своим и о котором так не любит вспоминать. Это был мир жестокий и гневный, мир, уставший от самого себя, мир, жизнь которого была бездумно и равнодушно вычерпана до дна его же собственными детьми, расплескана впустую по грязной пустыне гражданских войн – бессмысленных, никому не нужных.
Если в этом мире и были чудеса, то это были злые чудеса. Если этот мир и видел сны, то они были кошмарами.
Это был мир, сердце которого почти не билось.

Он мог бы сказать, что, только отразившись в восторженных глазах Вершителя, полных радости и детской жажды чуда, их Мир обрел смысл и краски и вспомнил, как это – жить.
И сам стал – чудом.
И его Сердце забилось с новой силой – и в новом ритме, юном и быстром, захлебывающемся от восторга, чистейшего, бескорыстнейшего счастья – быть.

Он мог бы сказать, что настоящее Сердце Мира находится сейчас вовсе не под недрами Холоми.
Настоящее Сердце – вот оно, здесь, сонно вздыхает в расшитую диванную подушку. (Надо перевернуть ее изнанкой вверх, иначе золотые нити точно расцарапают Максу нос, лечи потом… И шею опять вывернул под невообразимым углом, она у него с утра болеть будет.) И отмахивается во сне от усатой лисьей морды, тычащейся ему в щеку.
Ибо сердце Вершителя – место, где рождается чистейшая магия, источник которой становится тем сильнее, чем больше из него черпаешь. Сердце, способное стать сердцем бесконечного числа новых миров – и только ярче будет сиять и громче смеяться.
Ибо сердце Вершителя – это жизнь. Жизнь, прекрасная и беспорядочная, хохочущая, счастливая и горькая до того, что саднит горло, жуткая и прекрасная до слез, ослепительно беззащитная и всесильно уязвимая, тысячеглазая, совершенно невозможная и единственно возможная – жизнь.
А Истинная Магия, думает Шурф – это кровь, живая кровь из вечно располосованного сердца. Потому что только с распоротым сердцем, только на грани восторга и горя Вершитель творит невозможное. Только падая в пропасть отчаяния, он обретает крылья. Он дарит радость – но для этого сам вынужден качественно страдать.
Каждый раз.
Каждый раз – по-настоящему.
Каждый раз – как впервые.
Шурф думает, что никто в целом мире не убедит его, что это не жестоко.
Шурф думает, что лично его не устраивает такая цена чудес.

***


…– И только пробуй мне тут собраться умереть еще раз! – Макс не говорит, а почти шипит, он самым натуральным образом разъярен, он буквально дрожит от ярости. (Нет, все-таки мешать бомборокки с Осским Ашем было не самой удачной идеей). – Только попробуй, слышишь?! Я тебя сам прихлопну! А потом за уши вытащу и еще раз прихлопну! А потом прокляну! Страшно прокляну, вот тебе слово Вершителя, так прокляну, что Лойсо обзавидуется! – Зеленые глаза меняют цвет на белый и жгут, как два горна. – Будешь одеваться как Мелифаро и выражаться как генерал Бубута! Чтоб тебе ни одной книжки больше в руки не взять!
– Какие жуткие вещи ты говоришь, Макс, – вздыхает Шурф. – Для таких проклятий у тебя слишком много великодушия.
– Ничего, – мрачно, но явно остывая, отвечает тот. – Ради такого случая переломлю себя как-нибудь.
– Ты не сможешь, – мягко, почти грустно говорит Лонли-Локли, и где-то в самой глубине его тона сквозит улыбка.
– Я все могу, – гордо говорит Макс, лихорадочно блестя глазами. – Я у нас, к твоему сведению, целый Вершитель.
– Запомню, – улыбается Шурф.
– И имей в виду… – Макс чуть наклоняется к нему, и его взгляд в один миг становится трезвым и жестким. – Имей в виду, если опять вздумаешь умереть: твоей смерти придется иметь дело со мной.
Лонли-Локли качает головой и молчит. Долго.
– Я… не бессмертен, Макс, – осторожно говорит он наконец. – Во всяком случае, пока. Хотя, разумеется, умирать не входит в мои планы, это слишком противоречит как логике и здравому смыслу, так и внутренним устремлениям моего существа. Но не следует забывать, что бессмертие не есть обязательное свойство человеческой природы, так что…
– Напротив, это самое что ни на есть обязательное свойство этой самой природы! – резко перебивает Макс. – Обязательнее не бывает. А если все не так, то значит природа – первостатейная дура, и я по ее правилам не играю! Люди бессмертны, они должны быть бессмертны, иначе все на свете не имеет никакого смысла – вообще все. Просто мы, дураки такие, все время забываем об этом. А вот в твоем случае… – Он говорит тихо и почти яростно, он смотрит прямо в лицо, и радужки под ресницами горят огненным золотом, словно зачерпнули солнца. – В твоем случае это вообще не обсуждается. Ты будешь всегда и точка. Слышишь, всегда! И не спорь со мной, а то я в гневе страшен, сам знаешь!
– Да, я помню, – Шурф прячет в зрачках улыбку. – Тогда, на изнанке Темной Стороны ты был весьма грозным, сэр Макс.
– Ну, то-то же, – усмехается тот. – Связался со мной, теперь терпи. Я – твое вечное наказание за все твои прегрешения.
– Да уж, наказание, – короткая улыбка, нечитаемое выражение глаз.– Ты уж постарайся, чтобы оно действительно было вечным, Макс.
Вздох.
– Я не перестану быть собой, пока я нужен, – Вершитель ненадолго опускает ресницы, прикрывая бездонную темноту, потом смотрит на друга – твердо и ясно. – Не знаю, откуда я это знаю, но я знаю. Я буду, пока я буду нужен, вот как-то так.

***


Наверное, несмотря на все обмены Тенями, Макс так до конца и не узнает, что он подарил своему феноменально занудному другу.
Чудо.
Приключение.
Прикосновение к невозможному.
Свободу от всех на свете масок.
Возможность просто-быть.

… – Держать Мир, ну ты представляешь! – озадаченно говорит Макс. – Он, Мёнин то есть, однажды мне сказал, что наш брат Вершитель только для этого и придуман, прикинь?
Вместо ответа Лонли-Локли только качает головой.
Его оценка способностей своего друга совершенно не совпадает с оценкой легендарного короля, будь он хоть трижды легендарный и прославленный. По крайней мере, в том, что касается одного конкретного Вершителя, он однозначно может с Мёнином поспорить. У него есть неоспоримое преимущество: Мёнин никогда не был Максу другом.


На самом деле Вершители могут не только держать Мир, думает Лонли-Локли. Не менее успешно они могут держать конкретного человека. Могут спасти его.
А иногда спасти кого-то одного бывает сложнее, чем весь Мир. И смысла в этом больше.
А еще Вершители очень нужны, чтобы быть кому-то друзьями. Лучшими, единственными во всем Хумгате, невыносимыми, невероятными, всемогущими и рассеянными, ближайшими и замечательнейшими, никем не заменимыми друзьями.
Это, по глубокому внутреннему убеждению Лонли-Локли, Вершители умеют лучше всего.
По крайней мере, один Вершитель – точно.

А еще Шурф думает – и эта мысль вызывает в нем внутреннюю улыбку – что именно эта абсурдная ребяческая наивность, с которой его друг сознательно не желает расставаться, на поверку оказывается намного мудрее, чем все тайные знания всех на свете библиотек всех известных и неизвестных магических Орденов.
В этой наивности и есть его всемогущество.
Даже когда он приказывает – он просит. И даже не просит, а словно… приглашает поиграть: «Ну смотри, как интересно будет, ну здорово же, а?»
Макс делает мир таким, каким этот мир сам хотел бы быть – нет, даже не так – каким он даже и не мечтал быть, пока не увидел свое прекрасно-сказочное, невозможное отражение в вечно меняющих цвет глазах Вершителя.
Того, кто умеет делать невероятное – единственно возможным.
Просто потому, что «ну здорово же!»
И кто сможет с ним поспорить? Ведь действительно же оказывается здорово. Безрассудно, зачастую опасно, иногда нелепо, почти всегда неразумно – и всегда здорово.
Какой Мир откажется сыграть с Вершителем в игру под названием «жизнь»?
И… какой человек?

… – А вот ты – однажды ты тоже станешь целым Миром, Шурф, – улыбается Макс. – Вот так, всем Миром сразу, ты представляешь? Вот прямо всем-всем Миром, землей, небом, морем и облаками, и самим собой тоже, и это будет здорово, Шурф! Это будет самое здоровское «здорово», какое только можно себе вообразить! Ты будешь Миром, и ты будешь всегда. Всегда! – Его глаза вспыхивают зеленым, золотым и синим. – Наверное, я не должен бы тебе этого говорить, но я сейчас пьяный и все равно ни фига потом не вспомню, а то, чего я не вспомню, не считается.


Целым Миром, значит? Ну что ж, по крайней мере, в одном ты можешь быть точно уверен, сэр Вершитель, думает Лонли-Локли.
В этом Мире тебе всегда будут рады, Макс.

***


За окном медленно разгорается шумный и полный забот день. Очередной в бесконечной цепочке дней и – первый. Самый первый в жизни. День рождения, можно сказать – Макс рассказывал о таком обычае своего Мира.
Оконные занавеси в кабинете Великого Магистра достаточно плотные, но один особенно юркий солнечный луч все-таки пробирается сквозь них и огненной нитью прошивает пространство, приземлившись точнехонько Максу на нос. Он морщится, фыркает не хуже спящего рядом лиса и глубже зарывается в одеяло.
Шурф улыбается одними глазами и думает, что на сегодня определенно стоит отменить все текущие дела. А срочные… и они подождут.
В конце концов, у него есть дела еще более срочные. Например, доставить одного глубоко спящего Вершителя домой и проследить, чтобы у него поутру (то есть вечером) не раскалывалась голова. Ну и за тем, чтобы он чего-нибудь не учудил во сне, от полноты могущества.
Ну и заодно не мешает прихватить дюжину-другую книг, отложенных на потом. Совместить, так сказать, приятное с еще более приятным.
Улыбка на лице Великого Магистра становится более заметной, превращаясь в почти настоящую. Он подхватывает сонного лиса на руки и заглядывает в живые умные глаза:
– Поможешь мне, дружок?
Чиффа согласно тявкает и топорщит усы.
А Шурф ловит себя на невозможной мысли, что ему совершенно по-настоящему, всерьез, почти хочется… засмеяться.
И он думает, что однажды обязательно проведет этот замечательный опыт. Не без помощи сэра Макса, конечно.

…Макс, Макс, ты сам хоть понимаешь, что самым большим из чудес этого Мира являешься – ты сам? Что ты и есть – их источник и причина?
Ты увидел наш мир – чудом, ожившей мечтой, сказкой – и мир стал таким, каким мог бы стать и хотел бы стать давно, если бы не отравившая его пустая ярость.
Ты увидел нас – героями, веселыми, талантливыми, яркими, настоящими друзьями – и мы стали такими, какими давно забыли быть, раздавленные колесами Судьбы.
Ты увидел нас такими, какими мы никогда не были.
Ты увидел нас – настоящими.

«Я не перестану быть собой, пока я нужен. Не знаю, откуда я это знаю, но я знаю. Я буду, пока я буду нужен, вот как-то так».

А значит, ты будешь всегда, Макс.
Слышишь?
Ты будешь всегда.

@темы: большое, Фрай, Моя писанина, дружба

---

...и много дружбы.

Название: Море смеется
Автор: Aleteya_
Фандом: Фрай Макс «Лабиринты Ехо; Хроники Ехо; Сновидения Ехо»
Категория: дружба, ангст, стихи
Размер: мини
Рейтинг: G
Персонажи: Шурф Лонли-Локли
Описание: …А в жертву Миру приносят лучших...
Дисклеймер: Герои Фрая по-прежнему принадлежат только себе)

Море смеется, кричит и плачет,
волнами бьется в серую твердь.
Мог ли ты все повернуть иначе?
Мог ли спасти? удержать? успеть?

Что бы ты мог предложить в уплату?
что бы решился судьбе отдать?
Ты, кто себя самого когда-то
приговорил навсегда – терять.

Не успевать на последнем шаге,
не дотянуться на пол-рывка –
Ты – на измятом листе бумаги
недопридуманная строка.

…А он был другом – и он был братом,
таким, что ближе уже не стать.
Вдвоем вы были – одним, крылатым,
легко летящим сквозь сон и явь.

Вдвоем вы были – бессмертно-смелы,
ломая грани миров и дней,
Легко шагали за все пределы,
сцепившись пальцами рук-Теней.

Он был беспечен – и он в тебя верил
больше, чем ты в себя верил сам.
Он был загадкой, ловушкой – и дверью
во всевозможные чудеса.

Он – нарушение всех железных
правил, законов и аксиом.
Просто брал за руку, вел над бездной
и, хохоча, говорил – пройдем!

Крепко держал и хмурился грозно –
ты не исчезнешь, я так хочу!
Он – средоточие всевозможных
веселых нелепостей и причуд

Видимо, все это было слишком –
все, что, не зная запрета, мог
Этот всесильный смешной мальчишка –
этот удачливый юный бог.

А в жертву Миру приносят лучших,
в зените роли сбивая влет –
И хмельно-вольную его душу
по капле город лиловый пьет.

И ветер криком врывается в губы,
и под ресницами сеет соль.
Трещиной взламывает по кругу
истину-маску, мертвую роль.

(Вдох – шесть… четырнадцать…) Воздух режет,
ссыпая колотое стекло --
Туда, под ребра, где было прежде
из сердца вырванное крыло --

И жжется горько-соленой влагой.
(Пауза, выдох на двадцать шесть)...

Белый песок серебрист и мягок
словно
остывшая
лисья
шерсть.

@темы: Фрай, стихи, Моя писанина, дружба

---

Немного романтики по Фраю...

Название: Найду
Автор: Aleteya_
Фандом: Фрай Макс «Лабиринты Ехо; Хроники Ехо; Сновидения Ехо»
Категория: фэнтези, романтика, стихи
Размер: мини
Рейтинг: G
Персонажи: Леди Меламори
Описание: "Какая разница, где быть, если вместе с тобой?" (с)
Дисклеймер: Герои Фрая по-прежнему принадлежат только себе)

Рвется за нитью нить,
Лица – слепые взгляды.
(Мне все равно, где быть,
Только – с тобою рядом).

Время – цветной пунктир,
Стрелки часов зависли.
Мир без тебя – не мир,
Ворох имен без смысла.

Только твое – игла
В сердце засела – имя.
(Серые радужки глаз
Становятся золотыми).

Цепи разбить – во сне
Перевернуть страницу.
Страшно немного мне.
(Больше не страшно – птице).

Сердце сквозь ребра – прочь
Сквозь потолки и крыши.
Рвется на части ночь,
Сквозь горизонт – и выше.

Стерты пути назад,
Сброшены все оковы,
Плещет цветной Хумгат
В не-человечьей крови.

Держит тебя сейчас
Мир твой – паучий город.
Ты сумасшедший, Макс.
(Ты потерпи, я скоро).

Только не может ждать
Ветер, кричит и свищет…

(…Как он сказал тогда?..
«Ты ведь меня отыщешь?
Ну, я имею в виду –
Если я снова сгину»).

Договорились.
Найду.

Крылья
рвут
паутину.

@темы: Фрай, стихи, Моя писанина, романтичное

---

Мое любимое)

Название: Сочиняя миры
Автор: Aleteya_
Фандом: Фрай Макс «Лабиринты Ехо; Хроники Ехо; Сновидения Ехо»
Категория: фэнтези, стихи
Размер: мини
Рейтинг: G
Описание: Сочиняя миры, не забудь...
Примечания: Фактически ориджинал
Дисклеймер: Герои Фрая по-прежнему принадлежат только себе)


Ты беспечно плетешь паутину событий
Сновидений и слов – так, что только держись!
Ты талантливый маг, только помни, Вершитель:
Ты в ответе за тех, кому выдумал жизнь.

Сотней судеб живешь, выползая из кожи,
И играешь в рулетку со злом и добром –
И герой со злодеем так странно похожи,
Оживая под бритвенно-острым пером.

Ты легко обрываешь ненужные нити,
Наплевав на подлейшее чувство вины.
Ты почти что всесилен – но помни, Вершитель:
Ты в ответе за все несвершенные сны.

Между правдой и ложью так тонки границы,
Между «было» и «будет» так зыбки мосты.
У злодея с героем знакомые лица,
И, как в зеркале, в них отражаешься – ты.

Раз за разом вступая в игру с невозможным,
Умирая, рождаясь, творя и губя,
Сочиняя миры, не забудь, они тоже
В этот самый момент
сочиняют -
тебя.

---

...и еще))

Название: Главный секрет
Автор: Aleteya_
Фандом: Фрай Макс «Лабиринты Ехо; Хроники Ехо; Сновидения Ехо»
Категория: фэнтези, стихи
Размер: мини
Рейтинг: G
Описание: Знаешь, главный секрет ветра - в том, чтобы...
Примечания: Продолжение игры в хохенгрон
Дисклеймер: Герои Фрая по-прежнему принадлежат только себе)

Это просто.
Как во сне почти-настоящем
покрыть почти-настоящей травой панцири мостовых,
заставляя камни цвести, а небо – заговорить,
словами рисуя путь
для еще-не-известных других.

Знаешь, главный секрет ветра – в том, чтобы дуть
не останавливаясь ни на миг.

Это просто.
Как зачерпнуть
полную горсть радуг, играющих в брызгах фонтана,
пересчитать звезды на том кусочке небес,
что виден в твое окно.

Знаешь, главный секрет счастья – в том, что оно есть,
невзирая на всякие «может» и «но».

Это просто.
Как перешагнуть
пару десятков вечностей и миров,
чтобы другу ладонь положить на плечо
и сказать: я здесь.
Это то, что не могут понять мудрецы и знают все дети,
едва появляясь на свет.

Знаешь, главный секрет смерти –
в том,
что ее
нет.

@темы: Фрай, белые стихи, Моя писанина

---

...и еще)

Название: Жить - это...
Автор: Aleteya_
Фандом: Фрай Макс «Лабиринты Ехо; Хроники Ехо; Сновидения Ехо»
Категория: фэнтези, стихи
Размер: мини
Рейтинг: G
Описание: ...рассказывать удивительнейшую из историй...
Примечания: Попытка поиграть в хохенгрон - язык сновидений)
Дисклеймер: Герои Фрая принадлежат самим себе)


Жить – это писать
красками по цветным небесам,
и ветер плести, и сердце
выворачивать наизнанку, кровью,
смехом, слезами, тенями и светом наружу,
а иглами – внутрь.

Жить –
это читать бесконечную книгу,
каждой улыбкой, криком, слезой или словом
мир создавать и создаваться
миром, в котором живут тысячи «я»,
всегда оставаясь собой.

Жить –
это рассказывать удивительнейшую из историй,
каждым своим «да» и «нет»
определяя
повороты сюжета,
по тонкой нити идти, балансируя над пустотой
между «взлететь» и «сорваться».

Жить – это любить
до мурашек, до треснувших губ, до руки,
перехватывающей гортань,
отражаясь в чужих глазах, рождаться и умирать.

Жить – это творить
небо и землю каждой секундой себя,
продлевая ее до бесконечности, имя которой назвать
одновременно чудесно и жутко –
жить…

@темы: Фрай, белые стихи, Моя писанина

---

...и еще одно)

Название:Сэр Джуффин Халли - после прощания в Тихом Городе
Автор: Aleteya_
Фандом: Фрай Макс «Лабиринты Ехо; Хроники Ехо; Сновидения Ехо»
Категория: дружба, ангст, стихи
Размер: мини
Рейтинг: G
Описание: ...одному – застывшая вечность, а другому – спасенный мир.
Дисклеймер: Герои Фрая принадлежат самим себе)

Была сыграна безупречно
Эта партия на двоих.
Одному – застывшая вечность,
А другому – спасенный мир.

Вечный выбор цены и цели
Неизбежен для всех людей,
И мы жертвуем – что ж поделать –
Даже лучшими из друзей.

Но в последний, бесповоротный
Жуткий миг от «тогда» к «теперь» –
Что вы чувствовали, Охотник,
За собой закрывая дверь?

Ваша маска надежна, Чиффа,
Что за ней – разгадать нельзя.
Но предательски-красноречива
Потускневшая сталь в глазах.

Вы давно постигли искусство
Говорить себе «никогда»,
Но надежда – глупое чувство
И упрямое – вот беда!..

…Утро бережными руками
Гасит желтый фонарный свет,
И открытка с двумя зверьками
Уже ждет на вашем столе.

@темы: Фрай, стихи, Моя писанина, дружба

---

То самое знаменитое стихотворение по Фраю)))

Название: Ехо - после ухода сэра Макса
Автор: Aleteya_
Фандом: Фрай Макс «Лабиринты Ехо; Хроники Ехо; Сновидения Ехо»
Категория: дружба, ангст, стихи
Размер: мини
Рейтинг: G
Описание: Мир не рухнет от наших слез...
Примечания: Автору несказанно приятно, что это стихотворение вызвало живой отклик среди фраевцев и широко разошлось по интернету. Автор в некоторой степени, скромненько так...гордится
Дисклеймер: Герои Фрая принадлежат самим себе)

Мир не рухнет от наших слез,
Не утопится в нашем горе.
Ехо дремлет под светом звезд,
Тает в сумерках Тихий Город.

Мир не рухнет – наоборот
Будет ярким, живым и шумным…
Только станет прочнее лед
В ровном голосе сэра Шурфа

И застынет немой вопрос
В опустевшей улыбке Стража.
Мир не рухнет от наших слез,
Миру будет не больно даже.

Но на много ночей подряд
Расхотят высыхать ресницы,
И упрямо опустит взгляд
Сероглазая леди-птица.

И опять учинит разнос
Кеттариец своей надежде.
… Мир не рухнет от наших слез –
Но не будет таким, как прежде.

@темы: Фрай, стихи, Моя писанина, дружба

---

Автора понесло. Конкретно. Х)))

Название: Сила, которая
Автор: Aleteya_
Фандом: Клуб Винкс: Школа волшебниц
Категория: драма
Размер: миди
Рейтинг: PG-13
Описание: Все в мире имеет свою цену.
Цена за безграничную силу – безграничная пустота вместо души.
Но ведь, в самом деле, стихии нужно место для игр, не так ли?
А человеческая душа – такая хрупкая игрушка.
Такая… недолговечная.
Предупреждения: OOC
Примечания: Да, это случилось. Автор (случайно!) прошел мимо этого фэндома, и это не прошло для фэндома бесследно. Автор сам до сих пор в шоке. И в еще большем шоке от того, что у него в итоге вышло.
Но если нечто желает быть написанным - оно должно быть написано.
И да будет так.
Дисклеймер: Не мое-не мое!! Позабавилась и вернула на место.

1. Цена: До тех пор, пока...

1. Цена: До тех пор, пока...

Господь сказал человеку:
бери в этом мире все, что захочешь,
но помни, что ты будешь за это платить.
(Испанская пословица)

***

Все на свете имеет свою цену.
Цена свободы – вечное одиночество и вечное бремя выбора, которое никому не отдашь.
Цена красоты – боль, труд, прокушенные губы и слезы, которых не видно никому.
Цена власти – зверь, навеки поселившийся в сердце, зверь, которому всегда будет недостаточно крови.
Цена счастья – долгие вереницы бесцветных дней и пара хрустальных туфель, которые никому не покажешь.
Цена любви – три пары стоптанных стальных башмаков и парча, обменянная на грязное платье служанки.
Цена победы – пальцы, сожженные крапивой и плевки толпы, влекущей тебя на костер.
Цена бессмертия – ступни, изрезанные в кровь и тело, ставшее морской пеной.
Сколько страданий – столько и радости.
Все на свете имеет свою цену.

Впрочем… во Вселенной есть и другие сказки.
Сказки, в которых чудеса легки и блестящи, а мир лежит перед тобой на ладони. Сказки, в которых битвы не требуют крови, а победа дается просто. Потому что ты – это ты.
Сказки, в которых и красота, и счастье, и любовь просто… получаются. Сами собой.
Сказки, в которых добро и зло – это просто волшебная игра. Игра в принцесс и фей, в магию и королевства.
А игра никогда не требует платы.
До тех пор, пока…

…Сила щекотно поет в крови, сила искрится крыльями за спиной, обнимает тело кисеей и шелком, вуалью и блестками кукольных, ненастояще-красивых платьев (забавляйтесь, девочки), сила несет высоко, выше облаков, выше солнца, и им весело, и мир лежит внизу яркой картинкой, где все правильно, где добро всегда побеждает зло, где любые приключения заканчиваются хорошо, где все живут долго и счастливо, потому что – ну разве может быть с ними иначе?
Ведь с ними никогда не случится ничего плохого, так?
Ведь они обязательно будут – просто обязаны быть – первыми во всем.
Ведь они – лучшие.
Верно?..

…До тех пор, пока игра остается игрой.

Все в мире имеет свою цену.
Цена за безграничную силу – безграничная пустота вместо души.
Но ведь, в самом деле, стихии нужно место для игр, не так ли?
А человеческая душа – такая хрупкая игрушка.
Такая… недолговечная.

Сила не слушает ни причин, ни оправданий. Она не злится, не боится, не ревнует и не требует.
Ей незачем.
Она будет отдавать себя – щедро, не отмеряя. Она будет веселить блестящими крыльями, цветными игрушками. Пусть, ей не жалко.
Все равно она получит свое.
Капля по капле, глоток за глотком она будет вливаться в тебя, наполнять тебя, играть в тебе, жить в тебе.
Она станет твоей целью, твоей жизнью, твоей радостью, твоей единственной любовью…
…пока однажды…
…не станет…
…тобой.

Шестеро девчонок смеются, прихорашиваются, глядя в витрины, сплетничают о парнях, меняют наряды, сражаются – легко, играючи – поют и танцуют на вечеринках, учат уроки.
Их отражения смеются им в ответ. В центре зрачков – пылинки пустоты. Крохотные. Незаметные.
Они подождут.
Им некуда спешить.

2. Песня: Муза

2. Песня: Муза

Нет прекраснее песни, чем та, что поется с разорванным в клочья сердцем.

***

Муза любит ночь.

Ночь – начало магии.
Ночь – начало любой настоящей песни.
Звезды свисают с черного неба, и мокрый ветер пахнет землей и яблоками.
Ночь прошита огнями, как иглами, ночь смеется и истекает лиловой черничной кровью, пьяной и терпко-сладкой.
Ночь дышит снами, и на губах ее мерцают капли белого золота.
Ночь улыбается.
Ночь звучит древними ритмами, хищными, как свежая кровь, и высокими, хрустальными нотами тоски об обломанных крыльях, и взмахами крыльев иных – тяжких, кожистых, и гулом огня, и шелестом спадающих тканей, и криком, и вздохом, и смехом, и снова криком…
Ночь – время творения.
Ночь – время для песни.

Муза поет.
Ее губы истекают песней, как кровью, глаза закрыты, и сквозь полупрозрачные веки мерцает древняя память.
Голос ее плетет узорные сети – прочные, невидимые, жгучие сети, из которых не вырвешься – потому что не захочешь.
Крик счастья и боли, радость режет, как бритва, и боль ласкова, как шелк.
Она – безумие и восторг.
Она – песня.
Песня – кровью из рассеченного горла, первым весенним соловьем, ветром, срывающим белые травы, пульсирующим звоном планет.

Муза поет.
Весь мир для нее не более, чем сплетение струн и мембран, натянутых до боли и звенящих в ритме сердца. Она проводит по ним руками – плавно, будто гладя – резкими, рваными взмахами, ударами – и мир отзывается стоголосо.
И она играет на них – мастерски – холодно – нежно – виртуозно – небрежно – и грубо – и вдохновенно…
Она играет Жизнь.
Весь мир для нее не более, чем сплетение голосов.
И чем сильнее боль, тем прекраснее они звучат.
Не самая высокая цена совершенству, не так ли?
Муза поет.

3. Танец: Лейла

3. Танец: Лейла

Все настоящие повести пишутся кровью – и морем, текущим под кожей – и солнцем
над головой, сжигающим и животворящим.

***

Лейла любит море.
Море лижет ей босые ноги, забирается между пальцев, брызгами щекочет колени. Море мерцает зеленым, соленым, золотым и алым, наполняясь закатом, как темным вином. Море шипит и стонет, рычит и рвано дышит, выплевывая красные брызги в красное небо.
Море – дикий зверь, дикий и нежный.
Море – это вечный танец.

И Лейла танцует.
Ступни тонут в вязком, глянцево блестящем песке, и жадные волны слизывают их, заполняя тепловатой прозрачной солью. Следы блестят в вечернем огне багряными лужицами, похожими на раны.
Солнце умирает, солнце целует горизонт, истекает светом. Вязкое, соленое, алое переливается на волнах, вязкое, соленое, алое тягуче пульсирует в венах.
Все живое несет в себе древнее море. Все живое несет кровь в своих жилах.
Все живое начинается с крови. Все живое проливает ее. Нет боли – нет жизни.
Лейла танцует.
Ей давно уже нет дела до смешных человечьих игр в жизнь и смерть.
Она – сердце и душа океана.
Она – гибель и рождение.
Она – танец.

Танец – босые ноги плетут на песке письмена.
Танец – босой душой на раскаленных углях, на нити над пропастью, на битом стекле.
Танец, творящий Вселенные.
Танец, разрушающий их.

Танец! танец! мир дрожит и смеется, исходя восторгом и болью.
Танец! хмельная пляска волн, мокрый песок зыбко колышется, дробится на отражения…
Танец! экстаз на грани смерти, и смерть на грани рождения, и рождение на грани гибели, и круг повторяется снова и снова…
И снова.
Круг замыкается в тысячу-бесконечный раз.
И впервые.
Всегда – впервые.

Лейла танцует.
Губы ее – алая мякоть переспевшего плода, ярко-алая плоть раскрывшейся раны – сладко-соленые, хмельные, ядовитые от крови и спелости. Губы ее пахнут морем и медом, белые зерна смеются нитью жемчужин. Улыбка ее режет медным серпом ущербной луны. Тело ее грациозно, как русалочий хвост, кожа ее исцелована солнцем до бронзы, глаза ее – погибель сердцу.
Танец ее – плен и вино, и падение в бездну.
Танец ее – дурман и истина.
Танец ее – жизнь…

… и смерть.

Лейла танцует.

4. Мысль: Текна

4. Мысль: Текна

Сон разума рождает чудовищ.
Бодрствующий разум сам подобен чудовищу.

***

Текна любит игры.
Мир для нее система констант и переменных, шахматная доска, размеченная для Великой Игры Разума. Мир – это уравнение с миллиардом и одной неизвестной.
Текна любит сложные уравнения. Простые ей давно наскучили.
И на счету ее нет ни одного нерешенного.

Улыбка Текны математически совершенна, просчитана до тысячной градуса, выверена до пикселя. Идеальная симметрия идеальной кривой. Эволюта, выстроенная по данной эвольвенте.
Улыбка Текны – констатация факта, а не чувств.

Текна анализирует, сопоставляет, делает выводы и отбрасывает неверные гипотезы – одним движением пальца по сенсорной панели, растянутой на весь мир, видимый и невидимый. Одним движением стирает чьи-то судьбы-жизни-надежды, как исчерканный черновик.
Неудавшийся образец. Отработанная гипотеза. Фальшивая теорема. Пустое.
Эмоции и воля, прошлое и будущее, пространство и время – всего лишь переменные.
А если переменная неверна – что ж… тем хуже для нее.
У Текны в запасе бесконечное количество переменных.

Текна бесстрастно выводит формулу мироздания, извлекая квадратные корни из смысла, заключая в скобки недопустимое, замыкая волю ключами логарифмов, запирая чувства в гибкую сеть переменных. Текна складывает, делит и вычитает, возводит в степени, умножает и снова делит, изящно вычерчивая дуги интегралов, соединяющих края маленьких бесконечностей человеческой души.
И, наконец, рисуя знак равенства, сводит все к вечной, единственной в мире константе – смерти.
Текна не мыслит. Текна сама и есть – мысль.
А мысль по определению выше любого чувства.

Текна играет с миром, играет в мир, решая его, как гигантскую теорему, перебирает тысячи вероятностей и миллионы вариантов, сканируя миллиарды терабайт информации, за секунду просчитывая параметры нанофлюктуаций. И твердой рукой проводит черту, замыкая хаос эмоций и судеб в стройную клетку безупречно логичного, единственного закона, не имеющего исключений.
Жизнь или смерть. Истина или ложь.
Абсолютное совершенство абсолютного порядка.
Tertium non datur.

А если мир вдруг - по какой-либо досадной случайности - перестанет соответствовать этому закону – что ж…
Тем хуже для мира.

Улыбка Текны математически совершенна.

5. Жизнь: Флора

5. Жизнь: Флора

Милосердие и жестокость, добро и зло придуманы людьми.
Природа – невинна.

Флора любит зиму.
Зима – белый кокон, укрывающий окуклившуюся землю. И там, под паутинно-мягким и хрустяще-холодным сухая трава распадается в бурую гниль, запекается вишнево-коричневым, вязким, смолистым, превращается в жирную, черную, крупчатую массу, сочащуюся прозрачной, влажной кровью, питающей спящие зерна.
Зима пожирает остатки жизни, чтобы выпустить новую жизнь.
Флора улыбается: все правильно.
Чья-то жизнь – это всегда чья-то смерть.
Природа, в отличие от людей, справедлива.

Она – весна.
Волосы ее пахнут степью и горькими травами, дыхание ее дурманно и нежно, кожа светло-золотая, исцелованная солнцем, мягкие, шелково-сладкие тени лежат в ямочках ключиц.
Кровь ее прозрачна, как турмалин, зеленые переливы в гранате, кровь ее смешана с соком трав, и медвяна, как яд ночных цветов – тягучий, манящий, хмельной яд. Губы ее желанны и мягки, как ранняя клубника, терпки, как ягоды бересклета – поцелуй остановит сердце.
Грудь ее высока и упруга, и лилии ласкают ее, оставляя пыльцой густые, шоколадные разводы. Бедра ее широки и пышны, и пунцовые розы стекают с них волнами опавших лепестков – дикие, дурманные, плодоносные розы.
Розы, розовая пена вокруг плеч, зеленое золото вьется вдоль запястий, брызгает белыми вьюнками, пальцы тонки и нежны, как полупрозрачные лепестки майских яблонь. Молодые побеги льнут к ладоням – ажурное кружево цвета бледного изумруда, ласковые, живые нити, хрупкие, словно дыхание младенца – так легко прервать… И так трудно.
Хрупкие, хрупкие, живые нити – тонкие-тонкие, уязвимые, обвиваются мягко, скользят незаметно, щекоча – и удушая. Зеленые иглы – тонкие-тонкие, прозрачные, сминаются от прикосновения… пронзают землю, пронзают кости, пронзают камни.
Нет ничего сильнее жизни.
И ничего мудрее.
И ничего безжалостнее.

Флора улыбается. Флора делает шаг вперед, пережимая горло дряхлой зиме.
Она медленно ступает по талому снегу, босая нога с хрустом ломает мерзлую корку, острые края режут кожу, окрашиваются клюквенно-розовым.
Царапины браслетами обвивают лодыжки, вишневые на смуглой коже, набухают ожерельями частых капель, густые струйки сбегают вниз, с шипением плавя снег и впитываясь во влажную, жирную, черную землю.
Флора улыбается.
Ей не больно.
Красное становится прозрачным, и прорастает зеленым соком, зелеными иглами пропарывая землю и снег, душит зиму цветочным, дурманным, желто-сиренево-белым, и та хрипит, расползаясь грязно-серыми клочьями, сквозь которые течет зеленая, голубая и белая кровь раненой весной земли.
И смерть в круге сезонов – только увядшая трава на снегу. Иссохнет, замерзнет, растает, сгниет, забудется – и прорастет снова.

Флора улыбается нежно, как новобрачная.
Она – жизнь.
А жизнь всегда начинается кровью.

6. Свет: Стелла

6. Свет: Стелла

…и, в конце концов, какой свет бывает без тьмы?..

Стелла любит темноту.
Темнота – густая, бархатно-нежная, как поцелуи, что дарят лишь ночью. Темнота ласково-вкрадчивая, так изящно подчеркивающая совершенство золотых волос и белой кожи. Темнота – идеальный фон для света.
Идеальный фон для ее красоты.

Стелла – прекраснейшая из звезд.
Блистательнейшая из принцесс Магического измерения, гордость его и восторг, золотые солнца его, звезды его ликующих небес.
Золотоглазая, со взглядом дикой кошки, она томно-ленива, гибка и текуча, как полуденный свет, и свет, как воду, держит в ладонях. Солнце венчает ее голову живым огнем, солнце лучами спадает со лба, темени и висков, солнце переливается в плетении волос. Лунный свет обнимает ее тело, лунный свет струится по белой коже, ласкает нежнее поцелуя возлюбленного, мерцает богаче и роскошнее шитой серебром парчи. Звезды сияют на ее челе, звезды мерцают в глазах, бросают свет на ресницы, звездами усыпаны крылья ее, крылья феи света. Смех ее – хрустальные брызги, смех ее осколками рассыпается по миру, распарывая небо на лоскутья – и золотая, текучая кровь Вселенной струится сквозь разрезы.
Золото, жидкое золото течет по коже, медом капает с губ, падает за спину тяжелыми косами. Прозрачное, солнечное молоко течет меж пальцев, каплями собирается у локтей.
Стелла, отрада Солярии, прекраснейшая из фей.
Стелла, несравненная.
Красота ее подобна солнцу, слепит, пронзает, сжигает до дна, ранит восторгом до боли.
Красота ее подобна луне – манит и пьянит, и лишает рассудка, и заживо по капле выпивает душу.
Красота ее подобна звездам – далека и совершенна, недосягаема и всевластна, и лучи ее, вонзившись в сердце, не отпустят уже никогда.
Быть для нее означает быть первой.
Быть для нее означает – быть совершенной.
Стелла не умеет иначе.

Говорят – красота требует жертв. Стелла не требует ничего и никогда. Одна улыбка ее – и все жертвы будут принесены добровольно.
Улыбка ее – мед и золото, опиум и панацея. Улыбка ее – глоток воды для умирающего от жажды, свет для потерянного во тьме.
Улыбка ее иглой пронзает душу, и та замирает бабочкой, наколотой на иглу, мотыльком не успевшим улететь от пламени. И нежные, сочащиеся лунным светом пальцы теребят острие, забавляясь.
Поднести ли к огню?.. оборвать пестрые крылья?.. или выбросить прочь надоевший, так быстро тускнеющий мусор?..
Или, так уж и быть… отпустить?..
Впрочем, Стелла не любит ломать свои игрушки. Она милосердно снисходительна к чужому несовершенству.
Она же светлая фея, ведь так?
Она – свет.
Она – свет, победный, яростно-блистающий, выжигающий роговицу, выжигающий душу – и смертный слепнет с выражением восторга на омертвевшем лице, с выражением блаженства от красоты ослепительной, красоты ослепляющей, навеки впечатанной в сожженные очи…

Стелла сияет.
Стелла сияет ярче всех звезд, ярче луны и солнца, и лучи веером рассыпаются вокруг нее, как драгоценные копья – и тени ложатся меж ними, и тени шлейфом стелются вокруг, переплетаются со светом – нежно, как ладони влюбленных.
Зрачки посреди ее золотых глаз – холодные черные иглы. Зрачки – два кинжальных прокола в огненной, яркой парче, два осколка изначальной ночи, где родились когда-то все на свете солнца и луны.
Кровь ее, текущая в синих лентах вен под нежным шелком запястий темна и густа, как старое, отравленное вино. И кожа от этого мерцает голубоватым опалом, переливчатым и драгоценным.
И это особенно красиво смотрится на фоне бархатно-черных теней.
Ведь темнота – идеальный фон для света.
Не правда ли?..

7. Огонь: Блум

7. Огонь: Блум

Никогда не пытайся приручить дракона –
в конце концов это он приручит тебя.

Блум любит звезды.
Она зачерпывает их горстью, как бисер – и швыряет в пустоту, глядя, как рвано рассыпаются цветные искры чьих-то миров. Она смеется – неважно. Она любит перенизывать бусы, играть с яркими, пушистыми огнями.
Пламя рыжим золотом падает с ее плеч, рыжим золотом течет по венам, кошкой трется о кожу изнутри – ласково, щекотно. Опасно.
Блум смеется.

…Она так невинна, так изящна, так легко на вид уязвима, что кажется безобидной. Но дорого заплатили те, кто считал ее таковой.
Так дорого, что никому уже не смогут рассказать о цене.
Тонкая фарфоровая ваза, полная пламени – вот что такое Блум. Сосуд для невероятной, чудовищной силы, отлитый в форме красавицы-феи.
Ее нежное, алебастровое лицо чисто и правильно, шея и ключицы прозрачно-нежны, как у дорогой куклы. Ее руки кажутся почти бесплотно хрупкими...

Блум собирает звезды ладонью, сжимает, свет брызжет меж пальцев, как сок раздавленных ягод. Она сминает в горсти лучистые иглы, и те ломаются с хрустом, как сухое стекло, рассыпаются на осколки, протыкают кожу, рыжее, огненное течет по запястьям – и звезды, шипя и агонизируя, плавятся в золоте драконьей крови.

…Ее глаза хрустально-чисты, как весеннее небо.
Сквозь их зрачки течет огонь, сжигающий миры.

Небрежный взмах – огненные капли гроздьями срываются с пальцев, золотое, густое, текучий металл на сахарно-белой коже, искрами падает в пустоту, прожигая дыры во Вселенной, оставляя шипящие язвы в ткани мироздания, и пространство и время корчатся в драконьем огне, как старая бумага.

Блум смеется.
Она – не добро и не зло.
Она – и добро, и зло.
Она – пламя Дракона.

Блум играет, дробит себя на блики и искры, и отражения ее рассыпаются по всем мирам, существующим, существовавшим и только собирающимся существовать.
И пламенем вспыхивают миры.

Блум смеется.
Миром больше. Миром меньше.
Все миры – игрушки Дракона.

Здесь, где нет расстояний, а время – лишь горсть перемешанных бусин, все бывшее и не-бывшее, будущее и настоящее – всегда происходит прямо сейчас.
Где-то – прямо сейчас – она окажется ведьмой, где-то богиней, где-то волшебницей и принцессой. А где-то – простой рыжей девчонкой, мечтающей о чудесах, самой-пресамой обыкновенной.
Блум улыбается. Это, последнее, отражение нравится ей больше всего, это так забавно – поиграть в не-всемогущество. И почти-бояться и почти-любить почти-по-настоящему.
Непривычное, захватывающее развлечение.
Где-то прямо сейчас ее отражение смотрит на нее из голубых девчоночьих глаз, и Блум усмехается ему в ответ.
Воистину, интереснейшая из игр – игра в человека.

Где-то прямо сейчас, где-то в маленьком скучном городе одного маленького скучного мира рыжая девочка отчаянно мечтает о полетах и чудесах. Рыжая девочка запрокидывает лицо к небу, и небо отражается бликами в ясно-голубых глазах, собираясь в крошечные, пока-еще-не-заметные искорки вокруг зрачка. Рыжая девочка улыбается и верит в сказки…
И небо холодно улыбается ей в ответ, вспыхивая невидимыми отсветами еще спящего огня.
Оно знает, что все еще впереди.

…Уже скоро, уже очень, очень скоро.
Ты получишь вдоволь чудес, малышка, вдоволь и еще чуть-чуть сверх того.
И ты сполна заплатишь за каждое из них. И не станешь возражать.
Ведь тебе понравится, девочка, обязательно понравится.
Вот увидишь.

8. Океан: Дафна

8. Океан: Дафна

Губы моря ласковы. Губы моря солоны.
Губы моря солоны. Губы моря жестоки.

Дафна тоскует.
Дафна задыхается в пышных дворцовых покоях, в вечно-весенних цветущих садах, в парче, кружевах и золоте. Солнце жжет ей глаза, кожа, в которую заперта ее душа, горит и стягивает, как испанский сапог.
Дафна никак не может привыкнуть быть человеком.
Дафна не хочет к этому привыкать.

Дафна тоскует.
Дафна бродит по длинным, богато украшенным галереям больше-уже-не-родного дворца, и гладкие, отполированные до зеркальности мраморные полы битым стеклом ранят ей ноги. Собственное тело душит ее, собственное тело предало ее, стало ей врагом, стало худшим из мучений. Ароматы духов режут легкие, мягкие, как паутина, шелка царапают кожу.
Дафна смертельно тоскует по океану. По водам Великого Моря, чья гладь ровнее самого дорогого мрамора, чье горькое дыхание слаще любых благовоний, чьи прикосновения нежнее любого шелка. По океану, что течет в ее крови, что поет, зовет и тревожит ее каждую ночь.
Дафна тоскует.
Объятия волн манят ее как объятия возлюбленного, и соленые поцелуи их желаннее любых иных.

…Дафне кажется, что она исчезает, блекнет с каждым днем, как раковина, вытащенная на берег. Ни косметика, ни яркие платья, ни роскошные драгоценности не могут помочь – она выглядит бледной куклой, мертвой копией живой, яркой сестры, и дорогие самоцветы меркнут на ее коже, напоминая крашеное стекло.
Дафна смотрит в зеркало и видит в нем чужое лицо незнакомки.
Бледные, даже уже не золотые, волосы, бледно-голубые, как выцветший фарфор, глаза, бледная, как молоко, кожа, не впитавшая из жаркого солнца ни капли живительного тепла.
Дафна кажется себе тенью.
Дафна думает, что когда она на самом деле была тенью, то была гораздо более живой, чем теперь.

…Дафна как-то слышала от сестры иномирную сказку о русалке, которая стала человеком – и ноги ее болели потом от каждого шага по твердой земле.
Дафна думает, что похожа на ту русалку.
Только от каждого шага по земле истекает кровью ее душа.
А еще Дафна думает, что та русалка из сказки была очень глупой. Человечья страсть не стоит потери себя.
Настоящие русалки никогда не расстаются с морем.
Море – вот их единственная истинная любовь.

…Ее холодная, фарфоровая внешность, оказывается, привлекает поклонников – и Дафна слабо удивляется этому, но, в общем, ей все равно.
Ее, как ни странно, даже считают красивой – возможно, потому, что она старшая королевская дочь, думает она. Что ни говори, а титул кронпринцессы украшает больше, чем роскошные волосы или нежная улыбка…
Дафне все равно. Дафна заученно улыбается, равнодушно принимает подарки, выслушивает стихи и комплименты, равнодушно подает ладонь, почти не чувствуя прикосновений.
Дафне все равно. Восхищенные взгляды скользят по ней, не задевая. Поцелуи поклонников, касаясь кожи, не вызывают даже отвращения.
Соленые поцелуи океана кажутся ей слаще постылых человечьих губ, поцелуи океана желанны ей более других, холодные, тяжкие объятья его горячее объятий человека.
Океан – единственный ее возлюбленный.

…Дафна ловит на себе тревожные взгляды матери – Марион чувствует ее тоску, Марион чувствует, что та ускользает от нее. Магическая кровь мудра и могущественна – но королева-воительница, победившая в сотнях сражений, знает, что это ей не выиграть.

«Прости, мама…»

Дафна закрывает глаза – веки горячи, как угли. Дафна слушает, как тяжко пульсирует в висках вязкая человеческая кровь, шипит, словно змея. Сердце бьется в ребра тугим, скрученным комком мышц.
Собственное тело отвратительно ей, собственное тело кажется ей неуклюжим, тяжелым и бесформенным, как медуза, выброшенная на берег. Собственное тело тесно и постыло ей, как старая, изношенная одежда, что уже перестала быть своей и превратилась в кучу ветхого тряпья и лохмотьев.
Собственное тело стало ей тюрьмой.

Дафна вздыхает.
Металлическая, густая, тошнотворно-тяжкая соль в ее венах гнетет к земле, душит, отзывается горечью на губах.
Море – это другая соль, прозрачная, колкая и нежная, легкая и искристая. Совсем, совсем другая.
Дафна вздыхает – воздух мнится ей гуще камня.
Дафна смертельно устала притворяться человеком.

…А ведь Блум так хотела спасти ее, избавить от проклятия, сделать вновь прежней… Она так хотела этого, что желание ее сбылось вопреки всем законам мироздания – ведь все желания Феи Драконьего Пламени сбываются рано или поздно… И это желание загнало Дафну в душащее человеческое тело – и держит в нем силой любви – огненной, могущественной, не знающей поражений любви ее сестры.
Блум рада ей, Блум любит ее – горячо, яростно, настойчиво, как свойственно любить драконьей крови – и Блум держит ее в мире живых. Горячие, тонкие пальцы сестры стискивают ее ладони, и живое пламя просачивается сквозь кожу, заставляя тяжелую, холодную кровь бежать быстрее – и Дафна улыбается уголками губ, улыбается почти по-настоящему, и золото мгновенной вспышкой бежит по блеклым волосам, голубизной отзывается в зрачках…
В эти секунды Дафна улыбается – почти искренне.
В эти секунды Дафна чувствует себя почти живой.

…Дафна слушает сестру – та щебечет восторженно, рассказывает о прекрасных принцах, коварных врагах и героических победах, о волшебных балах и сказочных мечтах, о свадьбе и любви – и все время держит ее руки своими, сухими, легкими и сильными – и горячими, куда горячей, чем у обычного человека. Глаза ее сияют.
Дафна слушает, кивает и улыбается.
Дафна смотрит в безупречно лазурные глаза сестры и видит там – за идеально-небесной голубизной – отблеск огня, в котором невидимо пылают миры.
Дафна знает, что скоро Блум начнет переставать быть человеком.
Сама Дафна уже давно перестала им быть.

«Прости, сестренка…»

Быть может, тогда она поймет, надеется Дафна. Быть может, поймет, какая это пытка – быть не-собой.
И… отпустит сестру туда, где теперь ее дом.
В Великий Океан.

…Марион давно все поняла. Марион чувствует, что теряет дочь, что потеряла уже, что это только вопрос времени – когда вечные синие воды заберут больше уже не ее дитя.
Марион давно все поняла.
Вот только сделать ничего не может.

«Простите…»

…Дафна ступает в соленую воду – та лижет ей ступни, медленно, будто лаская, поднимается до колен и выше, выше…
Дафна закрывает глаза. Солнце сочится сквозь почти-прозрачные веки. Дафна пьет соленые поцелуи океана, и сердце ее бьется в медленном, тягучем, не-человеческом ритме волн: вдох-выдох.
Дафна раскидывает руки в воде, и тело кажется ей легким и текучим, огненным и морским, и впервые за не-вспомнить-сколько дней – полностью и абсолютно своим.
Полностью и абсолютно – настоящим.
Дафна кажется себе сейчас обломком горькой морской соли, что растворяется в волнах, с облегчением теряя форму.

«Прос… Прощайте».

Дафна улыбается.

«Морской соли – место в морской воде».

Ей больше не больно.

БОНУС. Рука, качающая колыбель: Фарагонда

БОНУС. Рука, качающая колыбель: Фарагонда

Начало нового учебного года в Алфее – всегда праздник.
Впрочем, Алфея и сама похожа на праздник – на огромный праздничный торт, украшенный кремом и сахарными вензелями. Куда ни глянь, повсюду глаз радуют нежные краски, изящные узоры, витражи и позолота. Все вокруг дышит волшебством и уютом, цвета ярки и нежны, небо безоблачно-ясно, солнце хохочет, рассыпается по стеклам и струям фонтанов. Даже фигурные плитки центрального двора, кажется, смеются сегодня от радости.
Алфея чудесна – даже для искушенного в чудесах Магикса.
Алфея, первая и единственная.

***

Из года в год этот в этот день здесь все повторяется вновь.
Подвижные девичьи фигурки рассыпаны вокруг словно пестрое конфетти: веселые голоса, шутки, любопытство и восторг в горящих глазах, а в сердцах – ожидание чуда. Будущие феи, хранительницы и принцессы, гордость семей, надежда и опора своих миров…
Пока – просто смешные девчонки.
Пока у них все впереди.

Из года в год все повторяется вновь.
И из года в год бессменная директриса Алфеи встречает своих подопечных на пороге их второго – теперь первого – дома.
Мягкая полуулыбка на губах, устало-сдержанные морщинки на немолодом лице, руки, изящно сложенные на груди, прямая осанка истинной леди. В своем чуть старомодном платье цвета лаванды, с пышно взбитыми седыми волосами и очками в тонкой дамской оправе она кажется всеобщей феей-крестной, столь же неизменной, как и сама Школа Фей – и столь же единственной.
Собственно, таковой она и является.

Директриса неподвижна, она внимательно наблюдает за подопечными. Крошечные стекла очков, поблескивая, отбрасывают зайчиков в небо, прячут глаза.
Фарагонда встречает новое поколение будущих фей. Улыбается благостно и спокойно, всем сразу и каждой из них в отдельности.
И, глядя на нее, такую изящную и уютно-старомодную, всеобщую мудрую тетушку с улыбкой доброй и строгой, немногие смогут представить, что видят перед собой когда-то сильнейшую фею Магикса, негласную главу распущенного Альянса Света.
И еще меньше тех, кто сможет это вспомнить.
И только единицы знают, насколько неверно здесь слово «когда-то».
Фарагонда сильнейшей не была.
А – есть.

Фарагонда улыбается.
Фарагонда внимательно изучает новых учениц, отмечает перемены в старых. Взрослеют. И начинают напоминать о прошлом, думает она, примечая в толпе знакомый оттенок рыжих волос. Огненно-рыжих – ни с чем на свете не спутаешь.

…Ты гордилась бы сейчас своей дочерью, Марион. Очень бы гордилась.
Если бы не была мертва.

***

Что ж, такова была судьба. Ставки в той игре были очень высоки, и королева Домино, всемогущая волшебница, проиграла ее в самом начале.
Проиграла, когда позволила себе физическую страсть, отдала ей то, что должно было принадлежать лишь Пламени Дракона. И другое, тяжкое, земное пламя понеслось по венам, сплетаясь с легким и гневным золотом магии.
И она приняла магию в свою кровь, приняла от нее красоту, жизнь и силу, заставила служить себе.
И, вопреки всему, согласилась принадлежать – не-огню – мужчине.
И безрассудная страсть ее заиграла, плеснулась двумя крыльями в небеса всех миров – и две жизни выторговала она у огненной своей судьбы – и две жизни стали пешками в ее игре.
А ведь должна была понять, что потеряет своих дочерей, потеряет неизбежно – и вся ее сила ей не поможет.
Глупая. Магия не служит никому. Служат – ей.

Судьба ее девочек была предрешена.
Еще до их рождения.

Где-то в глубине души Фарагонда даже сочувствует бывшей соратнице – на свой лад, холодно, рассудочно – но, даже если та еще и небезнадежно мертва, помогать не станет. Во всяком случае, пока это не будет соответствовать ее интересам.
Марион должна была понять, что магам их уровня не позволительно иметь слабости. А друзья тоже зачастую являются одной из них.
Вот Гриффин умнее, Гриффин прекрасно это понимает, и они с Фарагондой идеально поддерживают баланс сил, изредка, ради забавы – и педагогической полезности – играя во врагов. Исключительно чтобы не потерять сноровки.

Марион сглупила, думает Фарагонда, безнадёжно сглупила, позволив себе такое безумство, как любовь. И еще более сглупила, позволив этой любви дать плоды.
Дети... драгоценнейшие из сокровищ, да...
Марион забыла, что чем драгоценнее дар, тем дороже за него придется заплатить. Магия ничего не дает просто так.
Впрочем, в последнем она была не так уж и неправа, думает Фарагонда, наблюдая за рыжей девочкой, еще сохранившей угловатость подростка.
Неуправляемая, пылкая, порывистая и невероятно могущественная. Как и ее мать.
И совсем не сознающая своей силы.
Пока – не сознающая.
Драгоценный, сырой материал.
Царский подарок, Марион, спасибо тебе, если слышишь меня из Омеги.

…Жаль, конечно, что со старшей так получилось, тоже перспективная была девочка, но тут ничего не поделаешь. Пока.
Но уж младшую она не упустит.
Необработанный алмаз. Что ж, она огранит его.
Шаг за шагом она проведет свою ученицу по пути силы к полному осознанию себя – и к полному овладению собой. Научит использовать достоинства и обращать себе на выгоду недостатки. Постепенно истребит их один за другим, превратив каждую из слабостей в силу. Не позволит совершить роковых ошибок.
Гнев, вспыльчивость, наивность, слепая жажда справедливости, неумение сдерживаться – она отсечет все, что сковывает крылья одной из сильнейших фей Магикса.
В перспективе она справится и с такой досадной помехой, как любовь.

Любовь... то, что погубило Марион. Второй раз она этого не допустит, думает Фарагонда.
Впрочем, это дело будущего. А пока пусть девочка поиграет во влюбленность, это полезно, помогает повзрослеть. Да и наследник Ираклиона – не последняя партия, близкие отношения с ним весьма небезынтересны...
Да, пусть позабавится.
Фарагонда благостно улыбается.

Спасибо, Марион, думает она. Я позабочусь о твоей дочери так, как могла бы ты – лучше, чем могла бы ты.
Я не дам ей совершить твоих ошибок. Она будет доверять мне, и я сделаю ее сильной – такой сильной, как ты могла бы, если бы не променяла свое пламя на объятия мужчины.
Она станет такой, какой была ты – но без твоих слабостей.
Будь спокойна, я об этом позабочусь.
Она станет совершенным оружием в моих руках.
Совершенным оружием Света.

…Рыжая голова в толпе дополняется ярко-золотой, потом русой, лиловой и черной, как вороново крыло. Каштановая затерялась где-то…

Фарагонда одобрительно разглядывает их.
Эта дружба из тех, что она поощряет: взаимовыгодная, взаимоусиливающая, с прочным потенциалом на будущее. Идеальные соратницы, они эффективно компенсируют слабые стороны друг друга и дополняют сильные. Совершенный баланс.
Я возведу их до немыслимых высот, думает она. Девочки амбициозны, молоды, верят в идеалы и любят побеждать.
Что ж, я дам им цели и идеалы. И они будут побеждать.
Они узнают вкус силы и власти, и со временем они, прямо или косвенно, станут во главе своих планет.
Шесть могущественнейших миров Магикса станут несокрушимым оплотом на пути у врагов.
Будущим новым Альянсом Света.

Фарагонда улыбается доброй улыбкой крестной феи.
Глаза ее ясны, холодны и остры, как чистейший хрусталь.

…Некоторые думают, что сила ее давно в прошлом. Некоторые видят перед собой лишь милую пожилую женщину с доброй, чуть усталой улыбкой, старомодную директрису, наседку, заботящуюся о своих птенцах.
Пусть.
Это так забавно – когда тебя не принимают всерьез.
И так опрометчиво. Для врагов.

Фарагонда прожила достаточно, чтобы знать, что истинно могуществен не тот, в ком больше магии, а тот, кто достаточно умен, чтобы этой магией управлять.
Правит не тот, кто демонстрирует силу. Правит тот, кто ее контролирует.
Исподволь. Незаметно.
Так, чтобы сила считала, что контролирует себя сама.

Поэтому мудрые и холодные всегда управляют сильными и пылкими.
Поэтому подлинно правят те, кто воспитал правителей.
Те, кто когда-то качал их колыбель.

***

Из года в год здесь все повторяется вновь.
Бессменная директриса Школы встречает своих подопечных на пороге школы, улыбаясь им приветливо и мудро.
Фигура ее подтянута и стройна, осанка сохранила прежнее изящество, тонкие сухие запястья, аккуратно сложенные на груди (третья стандартная позиция магической защиты), сильны, как стальные нити, снежно-белые волосы (пусть думают, что это седина) слепят, отражая солнце.
Глаза ее за тонкой золотой оправой холодны и спокойны.
Глаза ее юных учениц – отважны и полны восторга.
Ясные, открытые глаза – чистый холст, на котором будет написана история будущих побед.
И только – побед.

Ибо сказочная Алфея не признает слабых, как не признает их сама Фарагонда.
Ибо несравненная Алфея, первая и единственная – это колыбель сильнейших в мире фей.
И эту колыбель – качает ее рука.

@темы: Моя писанина, фэнтези и сказки

---

Хроники Нарнии, Кэр-Паравел

Название: Имя твое
Автор: Aleteya_
Фандом: Льюис Клайв Стейплз «Хроники Нарнии»
Категория: стихи
Размер: мини
Рейтинг: G
Описание: …Память твоя – серебром и кровью.
Дисклеймер: все права принадлежат автору

Имя твое – колокольным звоном,
Червонным золотом – в небеса,
Знамя твое, Четырехтронный,
Ветром и временем режет глаза.

Память твоя – серебром и кровью,
Сердцем, пронзенным на алтаре,
Выбитым сталью, завещанным словом:
Можно разрушить – нельзя стереть.

Кэр-Паравел – по этим ступеням
К морю спускался когда-то Лев,
Камни теплы от прикосновений
Ушедших девочек-королев.

Слава твоя – легендарным рогом,
Что позовет – и нельзя не прийти
Туда, где смыкаются все дороги
И начинаются все пути.

Кэр-Паравел – по ту сторону смерти
Нет больше власти у прежних разлук.
Сереброглазые лорды и леди
В небе танцуют стотысячный круг.

В стенах сердец пробивая лед,
В стенах миров пробивая двери –
Кэр-Паравел – бессмертный оплот
Для всех,
кто отважился
верить.

@темы: Нарния, стихи, Моя писанина

---

Властелин Колец

Название: Всем фанатам Властелина Колец (и не только им)
Автор: Aleteya_
Фандом: Толкин Джон Р.Р. «Властелин колец»
Категория: стихи
Размер: мини
Рейтинг: G
Описание: ...Золотое кольцо - или белый причал?
Дисклеймер: все права принадлежат Профессору

На досуге мы любим красивые сказки
О сраженьях, которые смолкли давно.
Мы легко примеряем забавные маски
И охотно играем в героев кино.

Искушенных детей двадцать первого века,
Нас непросто растрогать чужою судьбой.
Мы смеёмся: «Да полно, а было ли это?»
Это было. И было совсем не игрой.

Это было не в сказке – вставали на битву
И в последнем сражении шли до конца
И, встречая конец, возносили молитву,
Перед смертью и злом не склоняя лица.

Это было – лежала тропа под ногами
И была как судьба – не сойти, не свернуть.
От знакомой калитки – в кошмары и пламя,
Это долг, это рок, это зов, это путь.

Это было не в сказке – сердца подставляли
Не под меч – под проклятье безжалостной тьмы,
За все то, что любили и то, что теряли,
Уходя навсегда, чтобы выжили мы.

Это было – другим отдавали надежду,
Не оставив себе, понимая не раз:
Нет обратной дороги, не стать уже прежним,
Не вернуть беззаботных, незнающих глаз.

Это было – несли непосильное бремя,
Расставаясь с краями, где свет и друзья,
Шли, ломая свой страх, сквозь жестокое время,
Обреченные знать, что вернуться нельзя.

Это было – за другом до самого края,
До предела теней, до смертельной черты,
Шли, себя не щадя, без оглядки сжигая
Все, ведущие к памяти прошлой, мосты.

Шли по лезвию бритвы меж тенью и светом,
И теряли родных, и боролись с судьбой,
И ценою любви становилось бессмертье,
А ценою бессмертия – вечная скорбь.

И эпоха чудес ускользала, как ветер,
И ключи от рассвета в заоблачный край,
Унесли сероглазые звездные дети,
Оставляя нам свой увядающий рай.

Это было – в молчанье последнего моря
С поседевших причалов ушли корабли.
Уносили ветра вековечное горе,
Только горечь разлуки стереть не смогли.

Нет, не в сказках на смерть уходили герои,
И не в книгах ломались границы миров.
Они жили, страдали, любили, боролись,
Чтобы мы не забыли, где зло, где добро.

Не на книжных страницах проходят сраженья:
Наше сердце – вот ставка на этой войне.
И принять неизбежно придётся решенье,
Сделать выбор, на чьей мы стоим стороне.

Между светом и тьмой, между жизнью и смертью
Человек выбирает с начала начал:
Пустота или истина, власть или жертва,
Золотое кольцо – или белый причал.

@темы: стихи, Толкиен, Моя писанина

---

Немного об эльфах)

Название: Об эльфах...и не только
Автор: Aleteya_
Фандом: Толкин Джон Р.Р. «Властелин колец»
Категория: стихи
Размер: мини
Герои: эльфы и люди
Рейтинг: G
Описание: Самая прекрасная мечта Профессора... Существа, воплощающие все высокое, мудрое, светлое. Существа, покинувшие серый мир навсегда. Мы восхищаемся ими и жалеем, что существуют они только на страницах книг. Или... не только там?
Дисклеймер: все права принадлежат Профессору

Говорят, что их больше нет,
Говорят, что они ушли,
Унося навсегда рассвет
С потускневшей седой Земли.

Они слышали голос звезд
И учили деревья петь,
Цену счастья и цену слез
Было им суждено прозреть.

Они были лучше, чем мы –
Так легко творящие зло.
Они приняли вызов тьмы,
Но в душе сберегли тепло.

Потерялся давно их след,
Растворился в закатной мгле,
Но разбуженный ими свет
Не погас еще на Земле.

Они есть еще среди нас –
Не забывшие небеса,
И в толпе равнодушных глаз
Еще верящие в чудеса.

Незаметны на первый взгляд
И былой лишены красоты,
Но бесплодна без них Земля
И бескрылы ее мечты.

Они видят цветные сны
И умеют верить и ждать.
Среди нас они обречены
Свой потерянный мир искать.

Среди сотен других людей,
Так спешащих взрослеть и жить,
Вы узнаете их везде
И не сможете позабыть.

Мимолетной улыбки блик,
Отразится в глазах заря –
И вы вспомните в этот миг
Тех, других, ушедших в моря.

Тех, которые, – в сотый раз –
Этот мир от зла сберегли…
Они все еще среди нас,
Тихо спрятав крылья свои.

Они смотрят издалека,
Они словно чуть-чуть не здесь,
А на донышке глаз – тоска,
И так хочется рассмотреть

Ту черту невидимых гор,
Где заканчивается Земля,
И где волны ласкают борт
Ожидающего корабля.

@темы: стихи, Толкиен, Моя писанина

---

Средиземье

Название: Песнь эльфийского менестреля
Автор: Aleteya_
Фандом: Толкин Джон Р.Р. «Властелин колец»
Категория: романтика
Размер: мини
Герои: Безымянный эльф и его возлюбленная
Рейтинг: G
Описание: Это попытка представить, будто Древние дни еще не прошли. И еще бродят по миру эльфийские менестрели. И сочиняют баллады, посвящая их своим возлюбленным. Баллады нежные и чуть-чуть грустные - так, как умеют любить Перворожденные.
Дисклеймер: все права принадлежат Профессору

Да будет путь твой без разлук,
Мой звездный сон, мой тихий друг,
Пока течет река времен,
Да будет путь твой без разлук.

Да будет день твой без тревог,
Мой светлый плен, мой нежный рок,
Пока незыблем небосклон,
Да будет день твой без тревог.

Да будет ночь твоя светла,
Мой друг, не ведающий зла,
В краю цветов, в краю теней,
На склонах гор, на дне морей –
Куда б тропа ни привела,
Да будет ночь твоя светла.

Да будет ясным берег твой,
Не потревожит твой покой
И не коснется темнота
Твоих лучей, моя звезда.

Твоей судьбой, твоей тропой
Пройду, не узнанный тобой,
Да будет ясным берег твой,
Пусть даже вместе – не со мной.

@темы: стихи, Толкиен, Моя писанина

---

Средиземье ))

Название: Первое утро Арды
Автор: Aleteya_
Фандом: Толкин Джон Р.Р. «Сильмариллион»
Категория: джен
Жанр: стихотворение в прозе
Размер: драббл
Герои: наш мир
Рейтинг: G
Описание: Мы так привыкли ко злу, что мир без него кажется нам ненастоящим, выдуманным. А ведь все создавалось совсем не так - не о том пели Айнуры. Представим, какой была Арда до того, как туда пришел Мелькор...
Дисклеймер: все права принадлежат Профессору

… В те дни мир был молод, и не знал страха.
В те дни Земля была просторна и тиха, ее реки – ясны и неторопливы, ее родники – прозрачны, рассветы – сладки и певучи, а небеса – полны звезд.
Росы тогда были чисты и студены, и утра пахли земляникой, а полдни – полынью и медом.
И лета медно звенели от зноя, а зимы дышали снежно и прохладно.

В те дни страницы Времени были еще чисты, и несбывшиеся легенды бесшумно ходили по непроторенным тропам, и леса были полны еще не рассказанных сказок, и цветы, просыпаясь, шептали о чуде, а в листве и ручьях звенели еще не пропетые песни.
И время текло широко и медленно, как воды равнинной реки, и небо отражалось в нем. И дни сменяли друг друга легко и неспешно, как спокойные вздохи…

Тихо было в мире, и ветер пел колыбельные высокой траве, а звонкое эхо отвечало ему с небес.
И было слышно, как в этой тишине глубоко и ровно бьется горячее сердце Земли.

… И только море не знало покоя.
Волны тревожно шептали и плакали, взлетали ввысь и бились о берег, и оседали на камнях влажной горькой пылью…
Они видели сны о будущем.

@темы: драбблы, Толкиен, Моя писанина

---

И еще одно стихотворение)

Название: Королева Берилл - цена победы
Автор: Aleteya_
Фандом: Bishoujo Senshi Sailor Moon
Категория: джен
Жанр: стихотворение
Размер: мини
Герои: Берилл (Погибель)
Рейтинг: G
Описание: Она отдала душу за власть. Она была готова уничтожить тех, кто ей не подчинится - и сделала это. Она променяла счастье, надежду и тепло - на ненависть, дающую ей абсолютное могущество. Она поставила цель - и достигла ее, сметя на своем пути все. Даже то, что было ее миром. И вот она - победительница. Или... побежденная?
Дисклеймер: все права принадлежат Наоко-сенсей))

Последних пожаров распластаны крылья,
И залиты кровью ладони долин.
Что ж, Ваше Величество, вы победили.
Приветствую вас, Королева Земли!

Здесь тоже когда-то встречали рассветы,
Смеялись, любили, писали стихи…
Теперь – только пепел и плачущий ветер
В слепом хороводе из мертвых стихий.

Вы их приковали к подножию трона
И отняли память – а значит, и жизнь.
Прозрачные камни из вашей короны
Навек потускнели от крови и лжи.

Не рано ли вы поспешили поверить,
Как будто бы вам подчинилась Земля?
С начала времен непокорная Терра
Сама выбирала себе Короля.

Так каждый из нас совершает свой выбор,
Свой шаг на пути, что зовется Судьбой,
Находит спасенье – а, может быть, гибель –
На узком распутье меж светом и тьмой.

Вы – выбрали Тьму. И вас прокляло Небо.
И воздух. И звезды. И пламя. И лед.
Час пробил – так пейте до дна, королева,
Судьбы своей черный отравленный мед.

Вы вечны – и вечность вам будет расплатой.
И это клеймо не стереть, не забыть.
Несите же худшее из проклятий,
Навек обреченная – не любить.

@темы: Сейлормун, стихи, Моя писанина

---

И опять Сейлормун))

Название: Памяти воинов
Автор: Aleteya_
Фандом: Bishoujo Senshi Sailor Moon
Категория: джен
Жанр: стихотворение
Размер: мини
Герои: Минако Айно (Сейлор Венера), Рей Хино (Сейлор Марс), Ами Мизуно (Сейлор Меркурий), Макото Кино (Сейлор Юпитер), Усаги Цукино (Сейлор Мун, Принцесса Серенити, Нео-Королева Серенити, Сейлор Космос, Банни Цукино)
Рейтинг: G
Описание: Они когда-то погибли, защищая то, что им было дорого. На пороге счастья и любви они потеряли все - даже жизнь. Все, кроме чести... и надежды.
Дисклеймер: все права принадлежат Наоко-сенсей))

Здесь давно не бывает ни горя, ни счастья,
Не звенят голоса тех, кого больше нет.
Только тени от мертвого солнца ложатся
На холодные камни безмолвных планет.

Было время – здесь тоже о счастье мечтали
И девчонки шептались о первых балах,
Танцевали, смеялись и вдруг замирали
От нечаянной нежности в чьих-то глазах.

Теплой, бережно-легкой ладони касанье,
Тихий шепот, застенчивый девичий смех,
Обжигающе-светлая боль расставанья –
Здесь любили – навек, и прощались – навек.

Они были юны, горячи и отважны,
Они верили в жизнь и не верили в смерть.
Они шли до конца, и им было неважно,
Что, бросаясь в огонь, они могут сгореть.

И, сражаясь в бою, не смотрели на цену,
Что за жизни друзей предстоит заплатить.
Они были верны – и любимым измену,
От меча умирая, успели простить.

Они приняли битву – за то, что любили,
И не отреклись, когда предали – их.
…Но теперь имена их давно позабыли,
Говоря равнодушно – «Их нету в живых».

Те, кто, падая в бездну – не разжали объятий,
Кто под сталью клинка – не склонил головы,
Кто смеялся в лицо грозовым раскатам –
Вы хотите сказать, что они – мертвы?!

Они ждут – чтобы снова придти возрожденными.
Даже смерть не удержит в оковах своих
Тех, кто в Вечность уходит – непобежденными,
Тех, кто вечно стоит на страже живых.

@темы: Сейлормун, стихи, Моя писанина

---

Сейлормун посвящается

Название: Легко ли быть героиней
Автор: Aleteya_
Фандом: Bishoujo Senshi Sailor Moon
Категория: джен
Жанр: стихотворение
Размер: мини
Герои: Усаги Цукино (Сейлор Мун, Принцесса Серенити, Нео-Королева Серенити, Сейлор Космос, Банни Цукино)
Рейтинг: G
Описание: А каково на самом деле - каждый раз спасать мир, умирая и воскресая? И что на самом деле скрывается за беззаботной улыбкой Лунного Кролика?
Дисклеймер: все права принадлежат Наоко-сенсей))

Простая смешная девчонка –
Их тысячи на Земле –
Похожая на зайчонка,
Смеется на школьном дворе.

…Ты очень не любишь английский
И рано вставать по утрам.
Но знаешь лишь ты, как близко
Скрываются тьма и страх.

Тебе хорошо известно,
Что битвы не избежать,
И Землю у края бездны
Тебе лишь дано удержать.

И между беспечным утром
И ночью, накрывшей мир –
Лишь тоненькая фигурка
У края безбрежной тьмы.

Гордиться здесь вовсе нечем,
Ведь это не так легко –
Беде выходить навстречу
И видеть глаза врагов.

Исчезнут огни и звуки,
И Землю накроет кошмар,
Но хрупкие девичьи руки
Удержат его удар.

Ты снова теряешь любимых,
Ты снова идешь во мрак,
И силой неодолимой
Опять обладает враг.

И снова друзья убиты,
И снова вокруг тишина,
И на последнюю битву
Ты снова выходишь одна.

И снова, как много раз прежде,
Вселенная на волоске,
И Ангел Последней Надежды
Кристалл сжимает в руке.

Ты знаешь, ты твердо веришь,
Что смерть – это не навсегда,
Что всех, кто в битвах потерян,
Вернет твой чудесный дар.

И тьма непременно растает,
И бесследно уйдет беда.
И никто никогда не узнает,
Как тебе было больно тогда.

И снова вернется радость,
И жизнь, и покой, и свет.
И знать никому не надо,
Что значит – идти на смерть.

…И в день этот, ясный и звонкий,
Все вспомнив, замрет на миг,
Простая смешная девчонка,
В ладонях несущая – мир.

@темы: Сейлормун, стихи, Моя писанина